– Тади, мис юхтус?!
«Тетя, что случилось?» – не нужно было быть знатоком эстонского языка, чтобы понять этот вопрос.
– Валерка, – охнула тетя Маале и быстро и сбивчиво заговорила по-эстонски, не обращая на меня никакого внимания. Валерий стоял перед ней, спокойный и собранный, как маленький, но авторитетный руководитель.
– Ты сможешь вести «Форд»? – спросил он меня.
Я, наверное, мог. Во всяком случае, свой «Москвич» я водил по Москве без проблем. И я сказал:
– Могу.
– Собирайся, поедем. Тетя Маале не в состоянии сейчас…
– Куда ехать? – я уже надевал кроссовки.
– На маяк.
Управлять «Фордом» было совсем не трудно, не трудней, чем «Москвичом». Светлая северная ночь в купе с мощными фарами делали обзор дороги абсолютно не затруднительным. Грунтовая дорога скоро сменилась старым потрескавшимся асфальтом – это означало, что до маяка оставалось совсем немного. Мой друг объяснил, что тете Маале позвонил смотритель маяка Миронов и стал жаловаться на здоровье. Вдруг разговор его прервался, раздался какой-то хрип, и Миронов больше не отзывался ни на какие «алло». Дело в том, что Миронов приходился тете Маале дальним родственником по покойному мужу.
– На острове все в какой-то степени родственники, – заметил Валерий.
Тетя Маале сидела рядом со мной и за время короткой поездки несколько раз принимала таблетки и запивала их из бутылочки с минеральной водой.
Чем ближе мы приближались к цели, тем тревожней становилось у меня на душе.
Домик маячника находился в тридцати примерно метрах от маяка. Хозяйственные постройки толпились друг возле друга. Что там было? Должно быть, дизельная, судя по выхлопной трубе, возле дизельной, вероятно, – склад ГСМ, дровяной сарай, еще что-то, гараж, наверное.
Рядом с дизельной возвышался столб с фонарем освещения. Фонарь не горел. Чуть поодаль виднелся покосившийся сруб колодца. Недалеко от него – колонка, как шаг в сторону цивилизации. Я не стал подъезжать к домику, остановился у обочины, выключил двигатель и, конечно, фары. В этот момент и луна зашла за облако, стало не то чтобы темно – сумрачно. И в этом предутреннем сумраке я увидел прислоненный к дизельной желтый велосипед. Откуда ему было здесь появиться? Может быть, мне показалось в полумраке?
Я приостановился, оглянулся, но Валерий дернул меня за штанину: «Быстрей, быстрей!» Тетя Маале бежала к домику, неловко переваливая с ноги на ногу грузное тело. Мы устремились за ней. Одолев небольшую лестницу, тетя Маале распахнула дверь, и мы ворвались в комнату. Маячник был жив, но пьян. Он сидел возле рабочего стола на вращающемся кресле, безвольно уронив голову на грудь. На столе стояла ополовиненная бутылка водки и граненый стакан. (Когда я последний раз видел граненый стакан? В детстве, в далеком детстве!) На столе лежала упаковка валидола, тоже наполовину пустая.
Тетя Маале вскрикнула и принялась тормошить дальнего родственника, смешно матерясь по-русски и, что странно, целуя поросшее седой щетиной лицо. Валерий деловито взял вялую руку Миронова и стал нащупывать пульс.
– Пульс есть, – сообщил он. – Но неровный.
Я с трудом поднял расслабленное тело маячника и понес к кровати. Тетя Маале старалась мне помочь, но, разумеется, только мешала. Наконец я его уложил, а тетя Маале принялась разувать и раздевать этого, как оказалось, не безразличного ей человека. Валерий порылся в настенной аптечке и принес нашатырный спирт. Он поводил перед носом маячника открытым флаконом. Маячник вздрогнул и широко распахнул глаза.
– Пить, – внятно сказал он и отключился.
Тетя Маале кинулась на кухню к питьевому ведру. Оно оказалось пустым.
– Принесите воды, – скомандовала она. – Колонка возле дизельной.
Я схватил ведро и быстро вышел из комнаты. «Заодно посмотрю, что там за велосипед», – подумал я.
Луна в это время вышла из-за облака, и в море засветилась отчетливая лунная дорожка. Это было так красиво, так волшебно красиво, что я на какое-то мгновение застыл на крыльце, забыв о своей миссии. Море, периодически озаряемое маяковыми проблесками, еле-еле шевелилось под луной, и пара лебедей покачивалась на слабой волне. Они не сближались и не удалялись друг от друга, словно связанные невидимой ниткой. Мне вдруг показалось, что я узнал их, что это те самые лебеди, которые наблюдали за нами, когда обнаженная Ева выходила из воды. «Стояла ночь. Луной был полон сад», – вспомнилось мне. Фет. Чушь, какой сад? Какой Фет? Мотнув головой, я стряхнул с себя ненужное наваждение и направился к дизельной, где должна была находиться колонка и где я заметил велосипед. Колонку я нашел без труда. Велосипеда не было. Не было никакого велосипеда: ни желтого, ни синего, ни серо-буро-малинового. А был ведь полчаса назад! Я видел его, обратил внимание на цвет. Если не велосипед, то что-то желтое, что я принял за велосипед. Я решил обойти постройку и вдруг у боковой стены обнаружил человека. Он полусидел, полулежал, привалившись к стене, голова его безвольно свесилась на грудь – так же, как голова маячника Миронова. «Ну и дела, – подумал я. – Что за странная попойка.» Я набрал воды и несколько полных горстей плеснул в лицо пьяного человека. Он не реагировал. Я решил нащупать пульс, как только что делал Валерий. Пульса не было. Человек был мертв. Я поднял его лицо. Оно было залито кровью. Посреди лба чернела дырка. Это был тот самый парень, который несколько часов назад танцевал с моей Евой. Подхватив ведро, я кинулся в дом. На фонарном столбе заметил мощный черный выключатель, спрятанный под самодельным навесом. Я нажал на клавишу. Площадка залилась светом. Кто-то просто выключил фонарь. Рядом с трупом я заметил клочок бумаги. На нем были написаны три буквы: СВС. Я сунул бумажку в карман и влетел в комнату. Тетя Маале вызывала по телефону скорую помощь.