– Что ты хочешь мне показать, Альсест? – спросил я.
– Подожди, – ответил мне Альсест.
Альсест вынул из кармана большую сигару.
– Смотри, – сказал он мне, – это настоящая, не шоколадная!
То, что она не из шоколада, он мог мне не говорить. Если бы она была из шоколада, Альсест мне бы ее не показывал, он бы ее съел.
Я был немного разочарован. Альсест же сказал, что мы повеселимся.
– А что мы будем делать с этой сигарой? – спросил я.
– Спрашиваешь! – ответил мне Альсест. – Будем курить, черт возьми!
Я не был уверен, что это здорово придумано. И потом я знал, что это не понравится ни маме, ни папе. Но Альсест спросил меня, запрещали ли папа и мама мне курить сигару. Я стал вспоминать, что папа и мама мне запретили: рисовать на стенах моей комнаты, говорить за столом при гостях, если меня не спрашивают, наполнять ванну водой, чтобы играть с лодкой, есть сладости до обеда, хлопать дверьми, ковырять в носу и говорить грубые слова. Но курить сигару – это папа и мама мне никогда не запрещали.
– Вот видишь, – сказал мне Альсест. – В любом случае, чтобы чего-нибудь не вышло, мы где-нибудь спрячемся и сможем спокойно покурить.
Я предложил пойти на пустырь, который был недалеко от дома. Папа туда никогда не ходит. Альсесту понравилась эта идея. Мы уже прошли забор, за которым начинался пустырь, как вдруг Альсест хлопнул себя по лбу и спросил:
– У тебя есть огонь?
Я ему ответил, что нет.
– Тогда как же мы будем курить? – спросил он.
Я ему ответил, что спросим огня у кого-нибудь из прохожих, я видел, как папа это делает на улице. Мне было забавно смотреть, потому что прохожий всегда пытался зажечь зажигалку, но из-за ветра у него ничего не получалось. Тогда он давал свою сигарету папе, а папа прикасался к ней своей, сигарета прохожего мялась, и он был не очень доволен. Но Альсест мне сказал, что я дурак, что никогда никакой мужчина не даст нам огня, потому что мы маленькие. Жаль, было бы забавно посмотреть, как наша большая сигара сомнет сигарету.
– А что, если купить спички в табачной лавке? – сказал я.
– У тебя есть деньги? – спросил Альсест.
Я сказал, что можно скинуться, как это мы делаем в конце года в школе, чтобы купить подарок учительница. Альсест рассердился и сказал, что у него сигара, это было справедливо, и я должен заплатить за спички.
– А ты платил за сигару? – спросил я.
– Нет, – ответил мне Альсест. – Я ее нашел в ящике бюро моего папы, а так как папа не курит сигары, то он никогда не заметит, что ее нет.
– Если ты не платил за сигару, с какой стати мне платить за спички? сказал я.
В конце концов я согласился купить спички при условии, что Альсест пойдет со мной в табачную лавку – мне немножко страшно было идти туда одному.
Мы вошли в табачную лавку, хозяйка магазина нас спросила:
– Что хотите, кролики?
– Спички, – сказал я.
– Для наших родителей, – добавил Альсест, но это было не очень удачно, потому что пожилая дама нам не поверила.
Она сказала, что мы не должны играть со спичками, что она не может их нам продать и что мы маленькие пострелы. Мне больше понравилось первое определение, когда Альсест и я были кроликами.
Мы вышли из табачной лавки расстроенные. Трудно курить сигару, если ты маленький!
– У меня есть двоюродный брат, он бойскаут, – сказал мне Альсест. Его, наверное, научили, как добывать огонь, натирая деревянные поверхности. Если бы мы были бойскаутами, мы бы знали, как выкурить сигару.
Я не знал, что этим вещам учат бойскаутов, но не надо верить всему, что рассказывает Альсест. Я никогда не видел бойскаутов, курящих сигары.
– Хватит с меня твоей сигары, – сказал я Альсесту. – Я иду домой.
– Да, – сказал Альсест, – я уже есть захотел, я не хочу опаздывать к полднику, у нас будет ромовая баба.
И вдруг мы увидели на тротуаре спичечную коробку. Мы ее быстро подняли и увидели, что в коробке всего лишь одна спичка. Альсест так разнервничался, что забыл про ромовую бабу, а ему нужно для этого очень разволноваться.
– Пошли быстро на пустырь! – закричал Альсест.
Мы побежали, пролезли через забор, там, где нет одной доски. Этот пустырь – мировой, мы часто сюда приходим играть. Там все есть: трава, грязь, камни, старые ящики, коробки из-под консервов, кошки, а самое главное – там есть автомобиль. Это, конечно, старая машина, у нее нет ни колес, ни мотора, ни дверей, но нам там очень хорошо, внутри этой машины. Мы играем в автобус: «Динь-динь, конец участка, свободных мест нет». Это ужасно интересно!
– Будем курить в машине, – сказал Альсест.
Мы вошли в машину. Когда мы садились, пружины кресел издали странный звук, такой же, как в дедушкином кресле у бабушки, которое бабушка не хочет чинить, так как оно напоминает ей о дедушке.
Альсест откусил кончик сигары и выплюнул его. Он мне сказал, что он видел в фильме про бандитов, как это делается. Потом мы осторожно зажгли спичку, и все прошло хорошо. Так как сигара была у Альсеста, он первый начал курить, и было очень много дыма. После первой затяжки Альсест закашлялся и протянул сигару мне. Я вдохнул и должен сказать, что не нашел это приятным. Я тоже закашлялся.
– Ты не умеешь, – сказал мне Альсест, – смотри! Дым идет через нос!
Альсест взял у меня сигару и попробовал пропустить дым через нос, это вызвало у него сильный кашель. Потом я попробовал, у меня лучше получилось, но дым начал есть мне глаза. Здорово мы позабавились!
Когда мы попробовали еще раз затянуться, Альсест сказал мне:
– Со мной произошло что-то непонятное, мне расхотелось есть.
Он позеленел, потом вдруг ему стало плохо. Мы бросили сигару. У меня жутко кружилась голова и хотелось плакать.
– Я пойду к маме, – сказал Альсест.
Он встал, держась за живот. Я думаю, что в этот вечер он не будет есть ромовую бабу.
Я тоже пошел домой. Было не очень-то весело. Папа сидел в кресле и курил трубку, мама вязала, а я был больной. Мама очень беспокоилась, она спрашивала, что со мной. Я ей сказал, что это от дыма, я не мог ей все рассказать о сигаре, мне было еще очень плохо.
– Ты видишь, – сказала мама папе, – я всегда говорила, что твоя трубка – это зараза!
С тех пор папе было запрещено курить трубку в доме.
МАЛЬЧИК С ПАЛЬЧИК
Учительница объяснила нам, что директор школы увольняется, он выходит на пенсию. Чтобы отметить это событие, в школе идут большие приготовления, похожие на те, когда раздают награды: придут папы и мамы, в большом классе поставят стулья, кресла для директора и преподавателей, развесят цветочные гирлянды и устроят эстраду для представлений. Актерами, как всегда, будем мы, ученики.
Каждый класс должен был что-нибудь подготовить. Старшие – показать гимнастические упражнения. Они встанут друг на друга, и тот, кто окажется на самом верху, будет махать флажком, и все станут аплодировать. Они это делали в прошлом году, когда раздавали премии, было ужасно интересно, хотя в самом конце тот, что стоял на самом верху, не помахал флажком, и все свалились. Класс старше нас будет танцевать. Они все будут одеты в костюмы сельских жителей и наденут сабо[4]. Они поведут хоровод, потопают ногами по сцене, а вместо флажков помашут платками, крича «оп-ля!». Это они уже делали в прошлом году, это не так интересно, как гимнастика, но зато они не свалились, как те. Другой класс будет петь «Братец Жак», а бывший ученик, которому наш директор помог выйти в люди и стать секретарем в мэрии, прочтет приветствие.
У нас все шло отлично! Учительница сказала, что мы будем играть настоящую пьесу. Пьесу такую, как в театрах и по телевизору у Клотэра. Ведь мой папа не захотел покупать телевизор.
Пьеса называется «Мальчик с Пальчик и Кот в Сапогах», и сегодня в классе у нас будет первая репетиция. Учительница раздаст нам роли. Жофруа на всякий случай пришел в школу в ковбойском костюме, у него очень богатый папа, он ему покупает кучу вещей, но учительнице не очень нравятся переодевания Жофруа.
– Я тебя уже предупреждала, Жофруа, – сказала она ему, – я не люблю, когда ты приходишь в школу переодетым. Кстати, в этой пьесе нет ковбоев.