После всего этого мне уже нечего было делать в том районе, разве что пойти в «Дэйз-инн» на Норд-стрит и забронировать номер. Мне не терпелось выбраться из темного номера отеля в Тинли-Парк, сама мысль провести там еще один день пугала меня до смерти. Так что я повернул к «Дэйз-инн», который стоял на углу через улицу от моего любимого парка. Отель был не из самых приятных, но мне было все равно. По крайней мере, он находился в городе и на достаточно далеком расстоянии от этого проклятого окошка «Вендиса». Естественно, в ту же секунду, как я вошел, весь понтовый народ, толпившийся в холле, почувствовал себя обязанным повернуться и оглядеть меня с ног до головы. Ну что за люди пошли! У всех просто какая-то мания пялиться. Я натянул военное выражение лица — с целью отразить удары направленных на меня злобных взглядов и чтобы выразить недовольство царящим там невежеством. Когда я подошел к ресепшену, еще одна нацистская морда подскочила ко мне с вопросом, чего мне угодно. Выглядела она самодовольной идиоткой, поэтому я решил от души постараться поставить ее на место.
— Меня зовут Майк Раскин из «МДР Энтерпрайзис, Нью-Йорк, — сказал я ей. — Мне нужна комната на одного на пару ночей. Будьте любезны, номер для некурящих, если можно. Я питаю отвращение к нездоровому образу жизни».
Выдал я ей эту тираду с совершенно спокойным выражением лица, а она, чего и следовало ожидать, посмотрела на меня, будто я чокнутый. На физиономии ее бродила такая, знаете, гаденькая туповатая ухмылка.
— О-о-о-кей, сэр, если угодно, можем дать вам комнату на шестом этаже. Одноместный номер стоит девяносто девять долларов за ночь, в стоимость включена удобная стоянка для вашей машины, а также завтрак, куда входят кофе и пончики.
Кофе и пончики. Это, должно быть, шутка. Девяносто девять долларов за ночь — и у них хватает наглости предлагать мне на завтрак кофе и вонючие пончики? Я знал, что стану здесь жертвой финансового насилия, но и предположить не мог, что мне дадут такую пощечину, предлагая на завтрак кофе и пончики. Это все равно, что превратить человека в кровавое месиво, отрубить ятаганом руки, а после этого предложить упаковку жвачки. Где же справедливость? Где же ваша долбаная справедливость?
— Договорились, — ответил я. — У меня к вам просьба, я буду писать всю ночь и весь день, не хотелось бы, чтобы меня беспокоили. Если мне будут звонить, прошу вас, направляйте их напрямую в мое агентство, я оставлю всю необходимую информацию завтра, когда приеду. Скажите, возможно ли это, мэ-эм?
— Конечно, абсолютно. Да, сэр, без проблем.
Теперь, когда она принимала меня за VIP клиента, она очень быстро стерла со своего лица тупоумный оскал. Затем протянула мне визитную карточку «Дэйз-инн» и написала на ней что-то типа номера подтверждения. Сказала предъявить эту карточку нацистке, которая будет дежурить завтра, когда я буду въезжать.
— Замечательно, — сказал я, — теперь можете быть свободны.
Я не мог не заржать, выйдя оттуда. Прямо физически прочувствовал, что такое хохотать до коликов. Можете считать меня неприятным типом за подобные выходки, но позвольте не согласиться. Я просто слегка поприкалывался. Я такими баранами, как она, каждый день завтракаю. В каком-то смысле это умственно неполноценные. Если и правда нехорошо издеваться над умственно неполноценными, ладно, так и быть, сознаюсь, что иногда позволяю себе подобное. На мой извращенный взгляд, наблюдать, как дураки захлебываются в пучине хаоса собственного сознания — наиприятнейшее занятие. Да, такой вот я фрукт.
До машины было недалеко — она стояла через дорогу. Должен признать, что забравшись в нее, я опять почувствовал себя опустошенным и лишенным всякой надежды. Я болтался в этом городе уже несколько дней, и все, с кем мне довелось пересечься, оказались такими же напыщенными козлами, как и в Нью-Йорке. Меня не устраивал ни один город из тех, где я успел к тому времени побывать. Тинли-Парк — полный отстой и, по сути, насколько я узнал, весь Чикаго тоже. Я не мог врубиться, какого хрена тратил время и деньги, переезжая в этот «Дэйз-инн». Выезжая из Линкольн-Парк и колеся по всем этим незнакомым дорогам, я раздумывал, удастся ли мне хоть когда-нибудь выправить кривую колею судьбы. Уже столько дней я колесил Бог знает где, и если вам не доводилось бывать в тех краях, вам не понять, насколько безнадежным может казаться мир, когда целыми днями разъезжаешь по незнакомым шоссе, прослушивая одни и те же песни по радио. Поверьте, на самом деле положение было куда более плачевным, чем может показаться с моих слов. Надежда испарилась так же внезапно и быстро, как и появилась. Мисс Надежда — скользкая особа. По пути в Тинли-Наци-Парк, я размышлял, а не послать ли вообще весь этот Иллинойс к чертям собачьим. Может, выйти опять на межштатную трассу 80 и двинуть в Калифорнию. Я считал, что смогу найти там счастливое местечко с милыми доброжелательными людьми и все такое. Хотя, конечно, стопроцентной уверенности на этот счет у меня не было, но мысль была свежей, и я смаковал ее всю дорогу в Тинли-Парк.