— Что именно? — тихо спросила Анна.
— То, что она не заслужила ребенка. То, что Господь или кто бы то ни был знал об этом, но допустил ошибку, случайно подарив ей ребенка. Ребенка, о котором она не могла позаботиться…
— Она должна трезво взглянуть на вещи, — сказала Анна, думая о том, что бы сказал на это Шон. — Ребенок — это не подарок. Я была самостоятельной личностью со своими потребностями и чувствами.
— Ну, мы поговорили, — решительно сказал Дон. — И все вышло наружу. Она рассказала мне о тебе. О том, как ты от нее ушла. Ты, которая была ее жизнью. Я сказал, что ты вернешься, и мы все обсудим. Ты, я, Кэтрин.
— Вот и хорошо, — сказала Анна, а сама подумала: «Почему вы не можете быть счастливы вместе, как родители Мирны?»
— Я рада, что ты наконец открыто говоришь о своих проблемах, — рассудительно сказала Анна.
— Конечно, Барбара сказала, что знала о Кэтрин. Уже больше года. Она просто выкинула это из головы, как обычно делает. Илейн видела нас вместе… как мы смеялись.
Анна представила, как Илейн Квили шепотком докладывает Барбаре: «Я видела, как они смеялись вдвоем — среди бела дня!»
— Думал, раз она призналась, что знала о Кэтрин, то что-то должно было произойти. Твоя мама очень гордая женщина, — с гордостью сказал он и снова погрустнел. — Как только она сказала, что все знала, браку наступил конец. Так больше не могло продолжаться. И не может продолжаться, так как я знаю, что она знает. Я пообещал ей сказать Кэтрин, что наша дружба должна прекратиться. Но Барбара сказала «нет», с нее хватит. «Я будто бы прозрела», — сказала она.
— Понимаешь, — Анна постаралась привести в порядок хаос своих переживаний, — наш с мамой разговор, возможно, был очень неприятным, тем не менее он придал ей силы, чтобы сказать тебе, что с нее…
— Но она не была сильной, — растерянно возразил Дон. — Она как будто сломалась. Я ее такой не знал, совсем не знал. Она не просто плакала. Ее будто бы выпотрошили. Она казалась… опустошенной.
— Но вы поговорили? — настаивала Анна.
— Она перестала плакать, и мы поговорили…
— Вот видишь, вы поговорили. Это хорошо.
— Да, мы поговорили. Она держалась холодно и сурово велела мне съехать тотчас же, хотя моя работа над освещением была в самом разгаре. Она потребовала у меня развода. Я, конечно же, возражал. — Он подобрался. — Тебе известны мои взгляды на брак и семью. Я ведь участник кампании нашей партии в защиту семьи.
— Я знаю, — сказала она.
Вдруг он посмотрел на нее так, будто вот-вот расплачется. Но не расплакался, только с усилием сглотнул и улыбнулся.
— Но я не мог с ней спорить… В тот день она была совершенно другой. И с того самого дня стала совсем другая. Она даже вынесла из моей комнаты все мои вещи. Сложила в чемодан все важные документы, связанные с партией. Я был так зол. Казалось, что вышвыривают не только меня, но и все напоминания обо мне… И я переехал к Кэтрин.
Он отвел взгляд в сторону, словно стараясь сдержать слезы.
— Мне пришлось разбирать весь этот хлам. Большую часть я повыкидывал. Раньше я как-то не задумывался, что многие бумаги абсолютно не нужны. — Он жалко улыбнулся.
— Почему тебе пришлось выбросить документы?
«Почему отец несчастлив даже теперь?» — недоумевала Анна.
— Ну, у Кэтрин немножко тесновато. Крошечная жилплощадь… Но поживем — увидим… Кэтрин сказала, что подновлять у нее нечего, и я, конечно, согласился. Даже полок не повесить, потому что, мол, все и так прекрасно. Знаешь, у нее трое детей. Все взрослые, как ты. Я не знаю, получится ли у нас. Вообще-то мне кажется, что я действую ей на нервы, — сказал он с невеселым смешком. — А прошла всего одна неделя. Никто из нас уже больше не молод, верно?
— Ну, я не знаю, как ты… — пошутила Анна. Она была еще в состоянии шутить.
«Счастливые люди всегда смеются», — писал Вильгельм Гроэ.
Она посмотрела на отца и на его рыжевато-коричневую кожаную куртку с большими карманами и молниями в самых неожиданных местах.
— ТЫ не хочешь снять свою куртку? — спросила Анна. Она была рада, что он, по крайней мере, разговаривает с ней. Она уже взрослая и больше для него не обуза.
За последние несколько недель Анна много узнала о человеческой психологии, и она поняла, что отец уже нашел решение своей проблемы — что делать со своей первой семьей. Выкинув из головы мысли о Барбаре, он казался более раскованным и веселым человеком. Он даже расстегнул ворот на рубашке.
Анна знала, что ему было не так просто расстегнуть эти две пуговицы. Без сомнения, за этой переменой в его стиле стояла Кэтрин. «Дон, расстегни ворот, — говорила она. — И надень повседневную куртку, которую мы купили. Внешний вид в политике — это все». «Ах, да. Я забыл про нее», — отвечал он.