— Прости, мамочка, — извинилась она. — Я не хотела сидеть здесь допоздна, честно. Наверное, заснула. Я пойду к себе спать, можно?
Она начала сползать с дивана, но прежде чем ей удалось убежать, Дон с громким смехом сел рядом и посадил ее к себе на колени.
— Ну, теперь тебе не нужно так торопиться. Думаю, ты хорошо сделала, что подождала нас здесь. Я даже считаю, что ты заслужила маленький поцелуй.
Клер отвернулась, чтобы не видеть слюнявых губ, не чувствовать несвежего дыхания. Страх, казалось, сворачивался в животе комком.
— Не будь такой невежливой. — У него заплетался язык. — Я всегда был добр к тебе. Если ты не хотела меня видеть, ты бы не ждала меня здесь. Так что кончай выпендриваться и будь хорошей девочкой.
Его большая ладонь грубо стиснула внутреннюю сторону бедра Клер. Ее охватили такой ужас и отчаяние, что крик, поднимавшийся из груди, застрял в горле.
Мать прошла мимо, пьяно спотыкаясь. Ее каблуки-шпильки звонко цокали по линолеуму. Она ободряюще улыбнулась дочери и исчезла за дверью, ведущей на лестницу. Клер знала, что сейчас ночной кошмар снова повторится. Дон неожиданно осторожно уложил ее на диванчик и встал над ней, неуклюже расстегивая ремень, туго обхвативший объемный живот. Страх парализовал ее; она лежала, не в силах шевельнуться, словно под гипнозом, мечтая вырвать себе глаза, чтобы ничего не видеть. Дон расстегнул ширинку, и брюки сползли ему на щиколотки. Все это время она не переставала кричать, хотя с пересохших губ не слетело ни единого звука. При других обстоятельствах Дон, стоящий здесь в рубашке и разноцветных носках, показался бы ей смешным. Но Клер знала: в том, что он собирался с ней сделать, нет ничего забавного. И хотя девочка дала себе слово быть храброй, она не смогла сдержать дрожь.
Было слышно, как ее мать ходит наверху, в своей спальне, пытаясь раздеться. Сердце Клер заходилось криком: «Мама, мамочка, пожалуйста, помоги мне!» Но она не дождалась помощи ни от матери, ни от кого бы то ни было другого. Слезы катились по щекам, впитываясь в диванные подушки. Дон наклонился над ней и медленно задрал ее ночную рубашку, оголив дрожащее тело. Клер покраснела от стыда, когда он стащил свои трусы, спустив их на волосатые ляжки, и придвинул ее голову к своему паху. Сердце девочки билось так громко, что он тоже должен был его слышать, но Дону было наплевать на все, кроме собственного удовольствия. К горлу подкатила волна тошноты, и, к своему ужасу, Клер снова ощутила во рту вкус съеденных ранее пирожных. Она громко сглотнула, но Дон принял этот звук за стон страсти и обрадовался.
— Вот так, — выдохнул он. — Просто расслабься и получай удовольствие.
В этот момент Клер охватила такая сильная ненависть, что она даже испугалась. Она знала: если бы сейчас в ее руке оказался нож, она бы без колебаний им воспользовалась. Словно прочитав ее мысли, он внезапно замер и несколько минут внимательно на нее смотрел. Клер почти поверила в то, что кошмар сейчас закончится. Но затем Дон стащил ее с дивана и снял с нее ночную рубашку через голову. Голая и униженная, Клер, съежившись, стояла перед ним; слезы, которые она так долго сдерживала, вдруг хлынули наружу вместе с жалобными всхлипываниями.
Не обращая внимания на ее страдания, Дон притянул девочку к себе, мимоходом улыбнувшись вошедшей в комнату Карен. Тогда-то все и случилось. Мочевой пузырь Клер неожиданно опорожнился прямо на Дона, по внутренней стороне бедер хлынул теплый поток. Девочка зачарованно наблюдала, как желтые ручейки мочи медленно извиваются среди темной поросли на его ногах, стекая вниз. Но худшее было еще впереди, потому что, пока он смотрел вниз, Клер вырвало чаем и пирожными прямо на его рубашку. Несколько секунд все смотрели на клейкую, липкую массу, не в силах поверить в случившееся. А затем начался настоящий ад. Дон с отвращением отшвырнул ее с такой силой, что она отлетела в другой конец комнаты и сильно ударилась о буфет.
— Фу!
Он с ужасом смотрел на изгаженную рубашку. Мать Клер мигом подлетела к оцепеневшей от страха девочке, рывком поставила ее на ноги и изо всей силы влепила ей пощечину.
— Какого черта, ты, маленькая дрянь! — закричала она.
Схватив Клер за волосы, она потащила ее на лестницу. Девочка чувствовала, как из ее носа льется что-то горячее и липкое, щиколотка болела, словно в нее всадили нож, но она онемела от страха. Мать трясла ее так сильно, что зубы стучали.
— Немедленно убирайся с глаз долой! Я еще разберусь с тобой утром, — пообещала ей мать.
Всхлипывая, Клер на четвереньках вползла в холодную спальню.
Этой ночью, лежа в ледяной постели, мокрой от мочи и крови, Клер дала себе клятву.
— Однажды они все заплатят за это, — шептала она во тьму. — Однажды я вырвусь отсюда, и никто никогда не посмеет причинить мне боль.
Ее клятва повисла в воздухе. Темнота была единственным свидетелем ее страданий. Она знала, что никогда больше не сможет ощутить себя чистой и свежей, даже если вымоется миллион раз подряд. Еще Клер знала, что никогда не забудет эту ночь, навсегда запечатлевшуюся в ее памяти. В этот миг Клер Мак-Маллен почувствовала, как детство уходит от нее, тает, словно туман под утренними лучами солнца.