Маленький Темби
Не прошло и месяца после приезда Мак-Кластеров на ферму, как Джейн открыла там лечебный пункт: до замужества она была медицинской сестрой. Джейн родилась и воспитывалась в городе, но хорошо умела ладить с местным населением, потому что в течение нескольких лет по своей охоте работала в отделении для туземцев городской больницы; ей нравилось ухаживать за больными неграми, и она объясняла это так: «Да, они сущие дети и ценят все, что вы для них делаете». Поселившись на ферме, Джейн стала приглядываться к работникам-неграм. «Ах, бедняжки!» — вздохнула она и решила без промедления устроить в бывшей сыроварне лечебницу. Муж был доволен. В конце концов затея Джейн сулила ему только выгоду: на ферме будет меньше больных.
Вилли Мак-Кластер, так же как и Джейн, родился и вырос в Южной Африке; тем не менее в нем безошибочно с первого взгляда можно было узнать чистокровного шотландца. Его английское произношение, правда, могло показаться слишком уж правильным, пожалуй, даже несколько искусственным, однако изнурительный, располагающий к медлительности африканский климат не помешал ему сохранить в неприкосновенности превосходные качества его предков. Человек здравомыслящий и энергичный, весь, что называется, «земной», он обладал отличной практической сметкой и был обходителен с людьми. Внешность имел весьма представительную: высокий, плечистый, крепко сколоченный, лицо открытое, худощавое, рот строго поджатый, а лучики веселых морщинок вокруг глаз умеряли их жесткий синий блеск. Вилли стал фермером в молодые годы, заранее тщательно обдумав свое решение. Он был не из тех, кто оседает на земле в силу неудачно сложившейся служебной карьеры, или краха в делах, или из-за смутного томления по «свободе». Джейн, веселая и рассудительная девушка, точно знавшая, чего она хочет, позволяла своим многочисленным поклонникам волочиться за собой, но всерьез относилась только к Вилли, который аккуратно, каждую неделю, присылал ей письма из фермерского колледжа в Трансваале. Как только Вилли закончил четырехгодичный курс обучения, они поженились.
Им обоим было тогда по двадцать семь лет, и они чувствовали себя вполне подготовленными к полезной и приятной жизни. Свой дом Мак-Кластеры построили в расчете на большую семью. Если бы — как полагалось в старину — спустя девять месяцев после свадьбы у них родился ребенок, они были бы в восторге. Но время шло, а ребенок не рождался. Два года спустя Джейн поехала в город посоветоваться с врачом и не то чтобы расстроилась, но возмутилась, когда ей сообщили, что только операция может спасти ее от бездетности. В представлении Джейн болезнь никак не вязалась с ее особой, и ей казалось, что все это сплошная нелепость. Однако со свойственным ей практическим здравым смыслом она согласилась на операцию и примирилась с тем, что ей еще два года придется ждать прибавления семейства. Но все это отразилось на настроении Джейн. Ее мучила какая-то безотчетная неуверенность, и, быть может, именно из-за ее тогдашнего душевного состояния, из-за охватившей ее грусти и растерянности работа в лечебнице приобрела для нее такое значение. Если в первое время Джейн по заведенному порядку каждое утро, после завтрака, в течение нескольких часов распределяла среди пациентов лекарства и давала им полезные для здоровья советы, то теперь она целиком отдалась этому занятию, стараясь побороть причины болезней еще до того, как появятся их симптомы.
Хижины, в которых жили туземцы, были такие же, как на всех местных фермах, — запущенные, грязные, глинобитные постройки, крытые тростником. Джейн приходилось лечить болезни, порожденные бедностью и плохим питанием.
Прожив всю жизнь в этой стране, она не ждала многого и не слишком обольщалась; склад ума у Джейн был иронический, и она обладала немалым запасом терпения, которое так необходимо, когда имеешь дело с отсталыми неграми, и побеждает там, где ничего не может добиться воинствующий идеализм.
Прежде всего она отвела акр хорошей земли под огород и сама следила за ним. Трудно сразу изменить привычкам, складывавшимся на протяжении веков, и Джейн проявила немалую выдержку, имея дело с туземцами, которые на первых порах и прикоснуться не хотели к незнакомой им пище. Джейн убеждала их и наставляла, а женщин обучала правилам гигиены и уходу за детьми. Она старалась разнообразить их пищу и закупала в соседних больших поместьях целые мешки цитрусов; фактически в довольно короткий срок Джейн организовала питание для всех работников Вилли — их было добрые две сотни, — и Вилли с радостью принял ее помощь. Соседи посмеивались над Мак-Кластерами, потому что даже теперь негров принято кормить только кукурузной мукой да время от времени, в особо торжественных случаях, закалывать для них быка. Но, вне всякого сомнения, работники Мак-Кластеров были гораздо здоровее, чем большинство негров на других фермах, и в результате ему удавалось выжать из них гораздо больше. В холодные дни, перед тем как негры отправлялись в поле, Джейн раздавала им по жестянке горячего какао из чана, под которым горел медленный огонь; и если кто-либо из соседей проходил мимо и смеялся над ней, она поджимала губы и добродушно говорила: «Это подсказывает нам добрый здравый смысл, только и всего. А кроме того, ведь они такие несчастные, жалкие!»
Поскольку Мак-Кластеров уважали в округе, им снисходительно прощали их чудачества.
Но все это было не просто, совсем не просто. Что пользы было лечить гноящуюся рану на ноге: не пройдет и недели, как она снова загноится, ведь ни у одного из работников не было обуви! Ничего нельзя было поделать с бильхарзией[1] до тех пор, пока все реки кишели червями и пока все негры продолжали жить в темных, закопченных хижинах.
Но детям можно было помочь; Джейн особенно любила самых маленьких негритят. Она знала, что на их ферме умирает меньше детей, чем в любом другом месте, на много миль вокруг, и гордилась этим. Бывало, все утренние часы она проводила с черными женщинами, разъясняя им, что такое грязь, чистота и правильное питание. Когда в поселке заболевал ребенок, она могла ночь напролет просидеть у его постели и горько плакала, если он умирал. Туземцы прозвали ее по-своему — «Добросердечная». Они верили ей. Хотя большинство из них боялось лекарств белых людей, негры предоставляли Джейн поступать по-своему, потому что чувствовали, что она действует из добрых побуждений; и день ото дня всё больше больных толпилось у лечебницы в ожидании приема. Это льстило самолюбию Джейн. Каждое утро в сопровождении своего помощника, боя, она отправлялась к стоявшему за домом Мак-Кластеров большому, крытому тростником зданию с каменным полом, где всегда пахло мылом и карболкой. Джейн проводила там много часов, оказывая помощь матерям и детям, а также работникам, получившим увечье.
Маленького Темби принесли к ней как раз в то время, когда она узнала, что своего ребенка у нее не будет, по крайней мере, еще два года. Темби страдал тем, что местные жители называют «болезнью жаркой погоды». Мать попросила Джейн спасти его, когда болезнь уже зашла далеко. Джейн взяла из ее рук маленький высохший скелетик с сильно вздутым животом и обвисшей шершавой сероватой кожей. «Он умрет», — причитала мать у двери лечебницы, и в голосе ее звучала та нота обреченности, которая всегда очень раздражала Джейн. «Чепуха!» — отрезала она решительно, тем более решительно, что сама боялась печального исхода.
Джейн осторожно уложила ребенка в корзинку, обтянутую полотном, и понимающе переглянулась с боем. Потом строго сказала матери, которая сидела на корточках на полу и беспомощно плакала, закрыв лицо руками: «Перестань реветь! От этого не будет никакого толку. Разве я не вылечила твоего первенца от такой же гадкой болезни?» Но тот малыш был далеко не так серьезно болен.
Джейн отнесла корзину в кухню и поставила у огня, чтобы мальчик согрелся. У поваренка лицо было такое же мрачное, как и у боя, они оба не верили ей, она это чувствовала. «Ребенок не умрет, — сказала себе Джейн. — Я этого не допущу! Не допущу!» И ей почудилось, что если она вызволит из беды маленького Темби, то обретет жизнь и ее собственный, столь страстно ожидаемый ребенок.
Джейн весь день просидела у корзинки, от всего сердца желая, чтобы Темби выжил; рядом, на столике, стояли лекарства, а поваренок и бой помогали ей как могли. Вечером пришла мать со своим одеялом, и обе женщины вместе дежурили у корзинки Темби. Глаза черной женщины, с мольбой устремленные к Джейн, заставляли ее еще сильнее желать победы. Она боролась за жизнь Темби и на следующий день, и еще через день, и в течение долгих ночей, хотя и догадывалась по лицам негров, прислуживавших в доме, что они считают дело проигранным. Однажды на исходе холодной безветренной ночи Джейн прикоснулась к маленькому телу, и оно показалось ей застывшим и бездыханным. Джейн прижала мальчика к груди, стараясь передать ему свое тепло, и шептала снова и снова: «Ты будешь жить, ты будешь жить». И когда взошло солнце, ребенок уже глубоко дышал и в его ножках чувствовалось биение пульса.