«Дэвид!»
Лейбер быстро подошел к ней.
Лицо ребенка было ярко-красным и очень влажным, его крошечный ротик открывался и закрывался, глаза были темно-синими. Он беспорядочно двигал руками, сжимая пальцы в кулачки.
— О, — сказал Дэвид. — Да он видно сильно плакал.
— Плакал? — Алиса нагнулась и, чтобы удержать равновесие, схватилась за перекладину кровати. — Я ничего не слышала.
— Но ведь дверь была закрыта!
— Поэтому он так тяжело дышит, и лицо у него такое красное?
— Конечно. Бедный малыш. Плакал один, в темноте. Пускай он сегодня спит в нашей комнате. Если опять заплачет мы будем рядом.
— Ты испортишь его, — сказала Алиса.
Лейбер чувствовал за спиной ее пристальный взгляд, когда катил кроватку в их спальню. Он молча разделся и сел на край кровати. Внезапно он поднял голову, чертыхнулся и щелкнул пальцами.
— Совсем забыл тебе сказать. В пятницу я должен лететь в Чикаго.
— О, Дэвид, — прошептала Алиса.
— Я откладывал эту поездку уже два месяца, а теперь это мне необходимо. Я обязан ехать.
— Мне страшно остаться одной…
— С пятницы у нас будет новая кухарка. Она будет здесь все время, а я буду отсутствовать всего несколько дней.
— Я боюсь, даже не зная чего. Ты не поверишь мне, если я скажу тебе. Кажется, я схожу с ума.
Он был уже в постели. Алиса выключила свет, подошла и, откинув одеяло, легла рядом. Ее хорошо вымытое тело источало теплый женский запах.
— Если хочешь, я могу попробовать подождать несколько дней, — неуверенно сказал он.
— Нет, поезжай, — ответила она. — Это важно, я понимаю. Только я никак не могу перестать думать о том, что сказала тебе. Законы, любовь, защита. Любовь защищает тебя от меня, но ребенок… — она глубоко вздохнула. — Что защищает тебя от него?
Прежде, чем он мог ответить, прежде, чем он смог сказать ей, как глупо так рассуждать о младенце, она внезапно включила свет — ночник, висевший над кроватью.
— Смотри! — воскликнула она.
Ребенок лежал и смотрел на них широко раскрытыми глазами. Дэвид выключил свет и лег. Алиса, дрожа, прижалась к нему.
— Это ужасно — бояться существа, тобой же рожденного. — Ее голос понизился до шепота, стал почти неслышным. — Он пытался убить меня. Я клянусь! — она разразилась рыданиями.
— Ну, ну! Успокойся! — обнял ее Дэвид.
Она долго плакала в темноте. Было уже очень поздно, когда они, наконец, уснули. Но даже во сне она продолжала вздрагивать и всхлипывать. Дэвид тоже задремал, но прежде, чем его ресницы окончательно сомкнулись, погружая его в глубокий поток сновидений, он услышал странный приглушенный звук: сопение маленьких пухлых губ. Ребенок…
И потом — сон.
Утром светило солнце. Алиса улыбалась. Дэвид крутил свои часы над детской кроваткой.
— Видишь, малыш? Что-то блестящее, что-то красивое. Да-да. Что-то блестящее, что-то красивое.
Алиса улыбалась. Она сказала ему, чтобы он отправлялся в Чикаго. Она будет молодцом, ему не о чем беспокоиться. Все будет в порядке.
Самолет взмыл в небо и взял курс на восток. Впереди было небо, солнце, облака и Чикаго, приближавшийся со скоростью 600 миль в час. Дэйв окунулся в атмосферу указаний, телефонных звонков, деловых встреч и банкетов. Тем не менее, он каждый день посылал письмо или телеграмму Алисе, а иногда и посылку.
На шестой день, вечером, в его номере раздался длинный телефонный звонок, и он сразу понял, что это междугородний. На проводе был Лос-Анжелес.
— Алиса?
— Нет, Дэйв. Это Джефферс.
— Доктор?!
— Собирайся, старина. Алиса больна. Лучше бы тебе следующим рейсом вылететь домой — у нее пневмония. Я сделаю все, что смогу. Если бы это не сразу после ребенка! Она очень слаба.
Лейбер положил трубку. Он не чувствовал ни рук. ни ног. Все его тело стало чужим. Комната наполнилась серым туманом.
— Алиса, — проговорил он, невидящим взглядом уставившись на дверь.
Пропеллеры замерли, отбросив назад время и пространство. Только в собственной спальне к Дэвиду начало возвращаться ощущение окружающей реальности. Первое, что он увидел — это фигуру доктора Джефферсона, склонившегося над постелью, на которой лежала Алиса. Доктор медленно выпрямился и подошел к Дэвиду.
— Твоя жена — слишком хорошая мать. Она больше заботится о ребенке, чем о себе…
На бледном лице Алисы еле уловимо промелькнула горькая улыбка. Потом она начала рассказывать. В ее голосе слышался гнев, страх и полная обреченность.