Гэлин Янь
Маленький журавль из мертвой деревни
Geling Yan
Little Aunt Crane
(小姨多鹤)
Перевела с китайского Алина Перлова
Дизайнер обложки Александр Андрейчук
Художник Ирина Бабушкина
© Geling Yan, 2007
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление.
ООО «Издательство Аркадия», 2020
Пролог
Сигнальные огни пылали сразу в нескольких местах. На горных склонах, с трех сторон окруживших деревню, по очереди поднимался дым. Пока желтый горизонт наливался красным, а потом бордовым, столбы дыма темнели, а огни под ними разгорались все ярче и ярче. Небо совсем почернело, и оттуда, где полыхали огни, доносились свирепые крики: «О! О! О!»
По всей деревне стояла частая дробь женских гэта[1]. Согнув спины, подгибая колени, женщины бежали быстрее ветра: «Китайцы идут!» С тех пор как те атомные штуковины сравняли с землей Хиросиму и Нагасаки, китайцы часто наведывались в деревню пострелять или бросить пару гранат. И женщины скоро привыкли бегать, горбя спины и подгибая колени. После недавней вербовки солдат для обороны Маньчжурии все мужчины моложе сорока пяти лет ушли на фронт, и, кроме женщин, в деревне почти никого не осталось. Пока они собирали домой детей, подростки лет по пятнадцать заняли места у бойниц защитной стены. Стена была в полметра толщиной, и ее в два ряда опоясывали бойницы. Вокруг каждой из шести японских деревень стояли защитные стены — переселенцы отстроили их сразу, как приехали. Тогда им казалось, что командование разводит лишнюю суету: ведь китайцы прятались, едва завидев японца, а кто не спрятался, тот, согнувшись в поклоне, отходил прочь с дороги. Но теперь все переменилось: в деревне Сиронами стоял крик: «Китайцы!» — и был он так же пронзителен, как крик «Японцы!», еще недавно разносившийся по всей стране.
Три дня назад люди из шести японских деревень отправились к маленькой железнодорожной станции в самой северной части Маньчжурии. Та станция называлась Яныунь, здесь они сошли с поезда, что привез их когда-то в Маньчжоу-го[2]. Они собирались сесть в Яныуни на последний поезд, следовавший в корейский Пусан, а оттуда на пароходе вернуться в Японию — этим путем переселенцы много лет назад пришли на запад, в Маньчжурию. Из шести деревень собралось больше трех тысяч человек, многие вели с собой скот, чтоб везти поклажу и посадить на него стариков со слабыми ногами да детей, которые не смогли бы долго идти. Люди прождали в Яныуни ночь и день, но вместе с поездом пришла телеграмма от командования, в ней приказывалось немедленно отступить обратно в деревню: большая группа советских танков пересекла китайскую границу, велика вероятность столкнуться с ними лоб в лоб. Доктор Судзуки из деревни Сиронами запрыгнул в поезд, убеждая сельчан не верить телеграмме: и отступать, и вдти вперед — риск, но настоящий японец должен идти вперед. Поезд тронулся совсем пустым, только голова сердитого доктора Судзуки торчала из окна вагона, он все кричал: «Да прыгайте же! Глупцы!»
Сигнальный дым низко расстелился над деревней, сделав стылый осенний воздух густым и едким. Огней становилось все больше, уже не сосчитать, они сплошь усеяли горы и долины. Словно люди со всего Китая пришли сюда, и их грозные крики: «О!.. О!.. О!..» казались куда страшнее ружейных залпов.
Кто-то из ребят у бойницы выстрелил первым, и скоро все мальчишки принялись палить по факелам. Зажмурившись и стиснув зубы, они стреляли по огненным точкам, заполонившим темноту. На самом деле огни пылали еще за несколько ли[3] от деревни. Факелов становилось все больше, из стайки огоньков они в один миг превратились в целый табун, но не приближались, и свирепые голоса тоже оставались в отдалении, словно гром, рокочущий у горизонта.
Староста велел жителям собраться на площадке у деревенского храма синто. Было ясно, что придется уходить, чего бы это ни стоило.
Ночь шла к рассвету, вдали прогудел поезд, наверное, привез еще пару дюжин вагонов с советскими солдатами. В срочном объявлении староста приказывал не брать с собой поклажу, только детей. Люди и слышать об этом не хотели, ведь если уходить из Маньчжоу-го, как же без поклажи? Но староста едва ли мог забыть про такой важный вопрос, скорее всего на долгом пути отступления найдется и питание, и ночлег. Лица женщин осенила безмятежность: наконец-то все позади. Много лет назад они приехали сюда из Японии под знаменами «Отряда освоения целины», никто не знал тогда, что спокойные безбрежные поля перед ними японское правительство вырвало из рук китайцев. И теперь китайцы начали сводить счеты. Несколько дней назад на рынке погиб житель деревни Сакито, и смерть его была страшна: на трупе не осталось ни волос, ни носа, ни ушей.
За спиной старосты, которому шел уже пятьдесят второй год, стояла дюжина старейшин, они молча дожидались, когда стихнет стук гэта. Староста велел прекратить шушукаться и лезть друг к другу с расспросами. Его послушались.
— Подойдите ближе, еще ближе.
Толпа слаженно двинулась и быстро встала в ровное каре. Младенцы спали на руках у матерей или за их спинами, дети постарше дремали, привалившись к взрослым. Голос у старосты был тихий-тихий и хриплый — всю ночь курил. Он сказал, что старейшины проголосовали и вынесли решение: все нужно закончить, пока не рассвело. Староста был не мастер произносить речи, и когда не знал, что сказать, кланялся собравшимся односельчанам, снова и снова. Он с трудом подбирал слова, говорил, что граждане Великой Японии — подданные Солнца и позор поражения для них намного больнее смерти. Еще говорил, что вчера вечером советские солдаты в соседней деревне убили несколько японских мужчин и всем скопом изнасиловали дюжину японских женщин; они разграбили деревню подчистую, не осталось ни зернышка, они увели всю скотину. Эти бандиты хуже настоящих бандитов, эти звери страшнее настоящих зверей. И посмотрите, сколько огней в горах! Пути назад нет! Китайцы вот-вот нагрянут! Они бы сказали, что у нас сейчас «со всех сторон западня», «отовсюду слышатся песни чусцев»[4].
В этот миг шестнадцатилетняя девочка, что стояла позади всех, шмыгнула за бук, а потом, пригнувшись, во всю прыть побежала в деревню. Она вдруг вспомнила, что забыла надеть сережки, золотые сережки. Она тайком вытащила их из маминой шкатулки: нравилось наряжаться, да и любопытно. В Сакито жили родители ее матери, а сама девочка была из деревни Сиронами, что у железной дороги. Десять дней назад, когда мир только начал лететь в пропасть, мать отправила ее в Сакито ухаживать за дедом: у него остались осложнения после инсульта. Дед плохо ходил, но однажды ночью он ушел и больше не вернулся. Его труп нашли деревенские собаки, тело лежало в воде, а ноги застряли в расщелинах между камнями на отмели. Бабка почти не плакала: муж решил умереть, и она уважала его решение.
Отыскав сережки, девочка босиком полетела обратно к храму, гэта она держала в руках.
Она пропустила резкую перемену в речи старосты. Когда тень девочки исчезла в непроглядной предрассветной тьме, староста от лица совета старейшин объявил, что они сделали выбор за пятьсот тринадцать односельчан. Он сказал, что нашел самый достойный и безболезненный путь отступления из Маньчжоу-го. Для женщин это единственный путь, пройдя которым, можно сохранить чистоту.
Люди стали понимать: староста говорит что-то не то. Пошатывающиеся со сна дети тоже учуяли дыхание злого рока и все, как один, задрали головы на своих родителей. Две девушки невольно сжали друг другу руки. Женщина, стоявшая дальше всех от старосты, шагнула в сторону, потянув за собой сынишку лет пяти, осмотрелась, потом отошла еще чуть-чуть. Шаг — и скроется в молодой тополиной рощице, которую разбили по весне. Что же задумали старейшины…
С неумолимыми лицами они стояли за спиной старосты. Староста огласил решение совета:
2
Маньчжоу-го — марионеточное государство, образованное японской военной администрацией на оккупированной Японией территории Маньчжурии. Существовало с 1 марта 1932 года по 19 августа 1945 года.