- Снег идёт. Вот тебе и осень.
Деревья... да что там деревья, даже многоэтажные "свечки" сгибались под порывами ледяного ветра. Небо оделось в золу, словно там, наверху, много дней назад был пожар, мимо окна проносились редкие колкие снежинки.
- С утра такой туман был.... А сейчас... эх, недаром поют, что осенью весь мир умирает. Остаётся только мокрое, холодное равнодушие. Умирает даже что-то внутри тебя...
- Человечность.
Гитарист сел на подоконник, взгляд его задумчиво скользил по захламленной улице.
Полные до краёв мусорные баки оккупировали кошки. Облезлый белый котёнок с чёрными ушами как раз тянул какую-то рыбную труху, фыркал, когда ветер швырял в нос колючие снежинки.
- Что?
- Да, ничего. Я понял, почему мы перестали быть собой. Как можно оставаться человеком, если твоя душа роется в помойках и мокнет под дождём?..
--
Блуждающие по сну
Незаметная черта, за которой кончаются возделываемые человеком земли и вступает в права лес, осталась позади. Тропка прикрылась листьями, молодая поросль цеплялась за отвороты одежды, лезла в карманы. Максим, светловолосый мальчуган лет одиннадцати, выломал прутик и принялся сосредоточенно отсекать с встречных кустов торчащие во все стороны листья. Девочка, идущая следом, увернулась от взлетевшего прута и чуть не уткнулась носом в клубок колючих кустов.
- Максимчик, прекрати! Ещё в глаз ткнёшь! Если не себе, то мне - точно.
Максим показал язык.
- Ты мне не мама, Ёлка.
- Я старше, - возразила девочка.
- Подумаешь, на год, - буркнул Максим.
Дети приехали с родителями в деревню погостить у своей бабушки. И тайком, пока никто не видит, отправились осматривать лес, который виднелся невдалеке за полем.
Только здесь густой дух леса окончательно выбил из одежды запах машины и городских улиц.
- Эй, вы двое! - кто-то хрипло крикнул у них за спиной. - Что вы тут делаете?
Дети вздрогнули, Максим напрягся, но, увидев спешащего к ним от деревни мальчишку, тут же расслабился.
- А, привет, Дик.
Дик, новый друг и единственный ровесник, встретившийся в деревне, догнал их. Йола скривилась, глядя на заплатанную куртку и торчащие карманы, однако мальчуган оказался не по годам серьёзным.
- Здесь нельзя гулять одним... и вообще гулять. Опасно.
Он был так уморительно серьёзен, что девочка не смогла сдержать улыбки.
- Это всего лишь сказки, - беспечно отмахнулся Максим. Сестра перевела насмешливый взгляд на него.
- Кто бы кулером жужжал, Максимчик. У тебя коленки дрожали, когда бабушку слушал...
Дик вышагивал рядом, вертя на пальце брелок в виде перочинного ножика, и рассеянно вслушивался в спор. Ребята углубились в чащу, деревня скрылась за густой зеленью.
- Она говорила так страшно, подвывала, как в том фильме про мертвецов, - начал было оправдываться брат, но увидел, что улыбка сестры стала шире, и огрызнулся: - Ты сама, Ёлка, с открытым ртом сидела.
Йола собралась что-то возразить, но поймала встревоженный взгляд Дика.
- Это все эти сказки, правда?
Мальчишка пожал плечами.
- Может, и нет. Я и сам здесь часто гуляю. Но мама говорит, мы здесь все свои. А вот чужих лес не любит. Десять лет назад сюда браконьеры приезжали.
- Зверей стрелять - это подло, - дёрнула щекой девочка.
- Только никого они не убили, - сказал Дик. - На следующий же день умотали обратно. В мокрых штанах. Деревня потом неделю воняла.
Йола от таких подробностей состроила гримаску, Максим захихикал; Дик помахал сложенным ножиком.
- А у одного вообще крыша поехала. Его так здесь и бросили, до сих пор где-то шатается.
Смех оборвался. Йола переглянулась с братом: она вспомнила пыльную дорогу на пути к деревне, линялую кочковатую ленту где-то между шумной автострадой и безмятежной сельской глубинкой. Родители пошли на разведку, дети в пикапе остались один на один с жарой и полупустой бутылкой минералки. Внезапно девочка вскрикнула. Максим подавился насмешкой, во все глаза уставившись на нечто, отдалённо напоминающее человеческое лицо: на щеке, прижатой к стеклу, выделялись синюшные вены, зрачки в блеклых глазах плавали свободно, как листья в грязной осенней луже. Потом это исчезло и появилось со стороны Максима, зашлёпало по стеклу ладонями, губы что-то шептали бессвязно и жутко.