Выбрать главу

   - Дайте мне этот клочок шкуры, я завтра же...

   - Что, папа? - спрашивал Йен.

   - Отнесу его в церковь. Они утверждают, что могут справиться с любыми духами и приведениями. Вот и пускай попробуют.

   - Но папа! - сказал, окончательно проснувшись, Йен. - Он не сделает нам ничего плохого, и его совсем не нужно бояться.

   Конечно, ему не хотелось так скоро расставаться с единственным посреди долгой зимы увлекательным событием. Это тебе не мыши под полом, и не возня печных громил в дымоходе, к которым оба ребёнка привыкли ещё с рождения. Кроме того, ни ночные звуки, ни сам талисман вовсе не казались пугающими.

   - Не отдавай нашего талисманчика в церковь! - сказала Тумми, в голосе её слышались слёзы. - Они сделают из его копыт себе туфли.

   Вечером Йен спрятал талисман в тайное место, в щель между камнями рядом с кроватью, где они с сестрой хранили разные секретности, в том числе большого жука-носорога, который давно уже отбросил все лапки и превратился в красивую, но хрупкую игрушку. Он боялся, что отец сейчас начнёт обыскивать комнату.

   - Пожалуйста, папа! - сказал он.

   Отец опустился между кроватями, и обнял детей.

   - Дети, я же за вас беспокоюсь. С тех пор, как не стало вашей мамы, я обещал себе заботится и за неё тоже... Ну хорошо, на самом деле мне тоже хочется посмотреть, что из всего этого выйдет. Но помните, я буду настороже. И со мной - топор вашего деда, с которым он ходил бить ромулян.

   - Смотри. Если положить его между ладоней - вот так! - кажется, что он дышит.

   - У него же нет носа.

   - Дурочка. Он дышит через кожу. Как рыбы.

   Они по очереди щупали и передавали друг другу кусочек кожи. Девочке казалось, что он шевелится у неё между пальцами, и от волнения руки её вспотели. Не смотря ни на что, талисман не внушал ужаса, а наоборот, успокаивал и вкусно пах травой. Может, поэтому его и съела рысь.

   Тумми сказала:

   - Давай нарисуем ему глаза. У меня есть краска. Может, так ему будет немножечко веселее?..

   У сестрёнки была голубая и коричневая краски. Точнее, она была у папы, для того, чтобы покрывать свежепросмолённые участки крыши, но Тумми, как любая правильная женщина, считала, что знает, как лучше распорядиться вещами.

   Брат посмотрел на сестрёнку и счёл, что это неплохая идея.

   - Я нарисую ему глаза, точь-в-точь как у тебя, - сказал он.

   Когда в доме появился и начал расти маленький зверёк по имени Тумми, и одновременно не стало мамы, Йен целыми днями сидел и наблюдал за повадками сестрёнки. Отец думал, что сын заболел; он сам был не в себе после того, как ушла жена.

   - Что мне с тобой делать, - говорил он Йену. - Был бы ведун, да ведуна наша земля уже не в силах выносить. А к святошам, к этому ромулянскому выкидышу, который всем улыбается и точит за спиной нож, у меня не лежит сердце. Ты помнишь кожемяку-Южина, такого кудрявого, с бородёнкой? Ты ещё просил меня разрешить тебе поездить "на козлике", а он катал тебя на плечах?.. (Йен не отвечал) Наверняка помнишь! Так вот, один святоша подошёл сзади и подло срезал с его шеи кольца предков. Все одним махом! Юж потом не нашёл и половины бусин. О, как он бранился!.. Тебе бы он не показался козликом тогда, только бурым медведем, у которого из-под носа увели еду. А через три дня, когда он пошёл немного поразмяться и помочиться на стены церкви, с доровяного склада у них скатилось бревно, и убило его насмерть!.. А ты говоришь - святоши. Не-ет, этим я тебя не отдам никогда...

   На самом деле, если болячка и была, то гной из неё выпустила сестрёнка. Он любовался "маминым" подбородком, и рассеянной привычкой перекладывать мелкие бусинки-пуговички из одной горки в другую, так же доставшуюся от матери. Ему даже казалось, что это мама, оставив больное чахоткой тело, переселилось в новое, казалось до тех пор, пока не проявилась туммина индивидуальность. А глаза у неё с самого детства были вот такие. Два хрусталика льда, согретые внутренней теплотой, и оттого слегка подтаявшие по краям. Не мамины и не папины, её, Тумми, собственные.

   Сестрёнка притащила красок, и следила из-за плеча, как Йен разводит их талой водой, как мастерит из конских волос кисть, затаив дыхание, следила за появлением первой надбровной дуги.