На самом деле Ирка Самохина по-черному завидовала Ленке. У самой-то было два мелких прыщика на том месте, где полагается находиться груди.
Однажды после одного из подобных разговоров, особенно злого, Нина застала Ленку Темникову в одиночестве в физкультурной раздевалке. Та плакала, зарывшись лицом в потную футболку. Нинка слышала, как, переодеваясь, Ира Самохина, окинув красноречивым взглядом бюст Темниковой, задумчиво предложила:
— Может, тебе два лифчика надевать? А то как арбузы в авоське болтаются…
После этого Темникова не пошла со всеми на урок физкультуры, а задержалась в раздевалке, чтобы оросить слезами свою многострадальную грудь.
Нинка до сих пор не знала, что на нее нашло тогда, но она решительно подошла к однокласснице, присела рядом и сообщила, что Самохина просто ей завидует. Потому что Ленка гораздо красивее, и поклонников у нее больше, и даже грудь — и та третьего размера!
— Четвертого, — недовольно всхлипнула Ленка.
Нинка, ободренная тем, что ее кто-то слушает и разговаривает с ней на равных, бодро стала продвигать свою теорию о том, что Самохиной давно пора дать отпор, указать на место. Наверное, впервые в жизни Нинка была так красноречива. Темникова успокоилась и даже заулыбалась, согласно кивая головой.
К сожалению, бог редко балует свои создания в полной мере. Если кому отсыпает красоты — так на ум материала не остается. Ленка вполне подтверждала эту теорию. Через несколько минут, когда следов от слез на ее щеках не осталось, взгляд Темниковой упал на сапожки Иры.
Ох уж эти сапожки! Самохина гордилась ими, как мать-героиня своими орденами! Обувь и вправду была замечательная. Все девочки школы с завистью разглядывали ярко-рыжие изящные замшевые штучки с коричневой вышивкой, которые Ирке привез папа из-за границы. Высокие голенища, невысокий тонкий каблучок — словом, конфетки, а не сапоги.
Нинка, наблюдая, как Темникова подходит к сапогам, решила было, что Лена собралась их примерить. Жаль, что странный экстатический блеск в ее глазах не насторожил Нинку. Может быть, все было бы иначе, но… Но в следующую минуту Темникова с садистским выражением лица прыгнула обеими ногами на каблук. Кряк! Естественно, тонкая шпилька не выдержала груза Леночки, одна грудь которой весила… Впрочем, не важно. Лена проделала ту же манипуляцию и со вторым каблуком. Сложила вместе обезображенные сапожки, отчекрыженные каблуки засунула внутрь, и с чувством исполненного долга удалилась.
Нинка, потрясенная увиденным, так и просидела в раздевалке до конца урока. Пока не появилась Самохина. Ее вопли, слезы и стенания Нинка вспоминала потом с трудом.
— Кто это сделал? — кричала Самохина, впавшая в буйную истерику. — Убью!
И тут в раздевалке появилась Леночка Темникова. Она с удовольствием некоторое время наблюдала, как бесится зареванная Самохина, а потом небрежно сказала:
— Я знаю, кто это сделал.
Нинка с невольным уважением воззрилась на Ленку. Какая сила духа! Сделать гадость может каждый. Но сделать гадость и признаться в этом — каждый пятидесятый.
— Это она! — Полноватая ручка Темниковой, к глубокому изумлению Нинки, указала именно на нее. — Это она виновата! Я все видела!
Нина с ужасом смотрела на Лену. «Это неправда, — хотелось ей крикнуть. — Это она сама испортила сапоги!» Но коварство одноклассницы лишило ее голоса.
И чем же все закончилось? Вместо того чтобы прервать истерические выкрики и обвинения, Нина вдруг повернулась и выбежала из раздевалки.
Всю следующую неделю девочка очень кстати провалялась дома с большой температурой. А когда снова появилась в классе, с ней никто не поздоровался. Все смотрели сквозь нее. Никто ее не замечал. Правда, так было и раньше. Но раньше не замечали, потому что действительно не замечали. Сейчас не замечали намеренно, подчеркнуто. Бойкотировали. Тихо ненавидели. Сапоги превратились в школьную гордость, боевую регалию, оскверненную этой тихоней Нинкой. В тихом омуте, как известно, черти водятся.
Назойливое перешептывание сопровождало каждый Нинкин шаг, каждый жест и ввергало ее в перманентную депрессию. Появились слухи, что Нинка Русанова — сумасшедшая.
Неизвестно, как долго смогла бы она вынести эту ненависть, впивавшуюся ей в спину ежеминутно, если бы не Ирма. Как раз в это время в классе появилась Ирма. Вернее, Ирка Макарова. Но она себя называла Ирмой, по первым слогам имени и фамилии, и откликалась только на это имя. Поэтому, естественно, Иркой ее никто не звал.