Дверь Саймону открыл гладко выбритый худощавый молодой человек в клетчатой рубашке и джинсах. Ниже Саймона на пару дюймов – в дверях огромного дома он казался еще меньше. Светлый шатен с шикарной прической. Саймон подумал, что такое правильное лицо должно нравиться женщинам.
Дэвид Фэнкорт. Саймон сразу понял, что парень натворил что-то, смущается или хитрит. Что-то с ним не так. Нет, неправильно. В ту минуту Саймону ничего такого не показалось. Подозрения появились лишь задним числом – как в фильме, который пересматриваешь, заранее зная, чем он закончится.
– Наконец-то! – нетерпеливо воскликнул Фэнкорт. Он держал на одной руке крохотного младенца, а в другой сжимал бутылочку с молоком.
Саймон отметил, что у ребенка какая-то идеально круглая голова. Волос почти нет, зато два пятнышка белеют на носу. Ребенок не спал и с величайшим любопытством разглядывал все кругом. Впрочем, это Саймон уж точно домыслил позже. Еще один фокус памяти.
За спиной Фэнкорта был виден просторный холл и винтовая лестница темного полированного дерева. «Да, жизнь высших классов», – подумал Саймон.
– Детектив Уотерхаус. Вы заявляли о похищении ребенка?
– Дэвид Фэнкорт. Моя жена помешалась!
Это прозвучало так, будто виноват Саймон и теперь ему придется за это отвечать. Тут Саймон увидел на лестнице Элис.
7
Полицейский только один. А ведь если дело считается серьезным, посылают двоих. Во всяком случае, так показывают по телевизору. Впору завыть от отчаяния, но я не стану. Дэвид сказал детективу, что я совсем свихнулась, хороша же я буду, если с порога подтвержу его слова своим поведением.
Завидев меня на лестнице, детектив чуть скривил губы в улыбке и не сводил с меня глаз уже после того, как его напряженная ухмылка погасла. Не могу сказать, оценивал ли он мое психическое состояние или же пытался уловить какие-то важные сигналы в моем облике либо одежде, но он определенно засмотрелся на меня. Полицейский в штатском. Представился детективом. И то и другое, пожалуй, добрый знак. Помню, кто-то говорил, что полицейские в штатском выше чином. Облик детектива тоже обнадеживает. Не красавец, но выглядит серьезным и основательным, а главное – встревоженным. По нему не скажешь, что он действует на автомате, лишь бы спихнуть работу и дождаться конца дня. У него кривоватая переносица – наверное, нос сломан, – большие серые глаза, он хорошо сложен, плечистый, крупный, но не толстый. Дюжий – вот как бы я его описала. Дэвид рядом с ним кажется щуплым нарциссом с дорогой стрижкой из итальянского салона, а детектив явно стригся в дешевой парикмахерской за пару фунтов.
Лицо квадратное, грубоватое. Такое легко представить высеченным в камне. Я готова видеть в этом человеке защитника и спасителя тех, кто попал в беду, борца за справедливость. Надеюсь, он и меня защитит. Думаю, мы примерно ровесники.
– Элис Фэнкорт.
Представившись, на ватных ногах подхожу ближе, протягиваю руку. Дэвида бесит, что я обошлась без истерики и не похожа на помешанную.
– Она пьяна, – сообщает Дэвид. – Когда вернулась, от нее разило. Ей даже водить еще нельзя. Две недели после серьезной полостной операции. Она угрожала мне ножом.
От такого поворота у меня перехватывает дыхание. Я понимаю, что Дэвиду не по себе, но как он может хаять меня перед посторонними? Я бы никогда не обошлась так с ним. Любовь не оснастишь рубильником, чтобы включать и отключать по своему желанию. Тут до меня доходит, что, возможно, Дэвид зол на меня именно потому, что сильно любит. Хотелось бы так думать.
Во время последнего телефонного разговора с матерью Дэвид согласился, что мне, несмотря на рекомендации врача, уже можно сесть за руль. А вот теперь, похоже, думает иначе. Дэвид привык во всем соглашаться с матерью. Ее категорические распоряжения он обычно принимает молча и смиренно, а когда матери нет поблизости, пускается рассуждать о жизни ее же словами и фразами, будто осваиваясь в чужой роли. Иногда я задаюсь вопросом, знает ли Дэвид, что он за человек? Или это я совсем его не знаю?