– Ну, как «Уотерфронт»?
– Классно. Сейчас расскажу.
Я выхожу из комнаты и на цыпочках спешу через лестничную площадку в детскую.
– Смотри не разбуди, – шепчет вдогонку Дэвид.
– Только гляну. Я тихонько, не бойся.
Обожаю сопение Флоренс: частое, громкое, с присвистом – ни за что не поверишь, что кроха способна так пыхтеть. Захожу в детскую. Никак не привыкну к этой забавной кроватке, с колесиками и тряпочными бортами, – должно быть, французская. Дэвид с Вивьен приметили ее в силфордской витрине и решили купить, чтобы сделать мне сюрприз.
Шторы задернуты. Заглядываю в кроватку и сначала вижу лишь силуэт младенца. Через пару секунд глаза привыкают. Господи. Время убийственно застывает, сердце рвется из груди, меня мутит. Во рту – вкус сливочного коктейля пополам с желчью. Я неотрывно смотрю, и меня словно затягивает куда-то. Своего тела не чувствую, вокруг все плывет, и не за что ухватиться. Это не сон. Явь обернулась кошмаром.
Я обещала Дэвиду не шуметь, но кричу что есть мочи…
2
В полдень, подъехав к участку на дежурство, Саймон увидел, что у входа ждет Чарли. Первый раз в этом году она оделась в черное пальто до пят, с воротником и обшлагами из искусственного меха. Все лето Саймон любовался ее тонкими лодыжками в прозрачных чулках, а теперь об этом можно забыть. Со сменой сезонов ноги Чарли то обнажались, то скрывались из виду. Сегодня они скрылись, хотя еще вчера были видны, – верный знак, что зима не за горами.
В конце концов, на дворе октябрь. А Чарли такая худая. Другие еще разгуливают в сандалиях, а она уже кутается. Саймон отметил, что Чарли бледна, за стеклами очков в золотой оправе – тревожный взгляд. В руке – зажженная сигарета. У Чарли такая привычка: закурит и держит в руке, пока цигарка не сгорит. На памяти Саймона Чарли ни разу не затянулась. Приблизившись, Саймон заметил, что фильтр испачкан помадой. Причем на сигарете помады больше, чем на губах.
Чарли выдохнула маленькое облачко – то ли дым, то ли просто пар – и свободной рукой нервно подозвала Саймона. Что ж, значит, она все-таки ждала его. Раз ловит прямо на крыльце, то дело серьезное. Саймон тихо ругнулся: явно что-то стряслось, и он злился, что его застали врасплох. Нужно было предвидеть. В эти дни за любым углом можно ждать недоброго взгляда – вестника беды, но Саймон не был готов к такому повороту. Ведь вестником оказалась сама Чарли.
Заготовленные судьбой пакости хотелось бы принимать с полным достоинством ни в чем не виновного человека. Как ни парадоксально, Саймону было бы легче понести наказание без вины. Он находил вкус в идее мученичества.
Внезапно у него пересохло во рту. В этот раз, видимо, все серьезнее, чем бывало раньше. Глупец! Забыл, что таким, как он, ничего не сходит с рук. Уроды из службы своей безопасности, наверное, уже потрошат его стол.
Будто раскаленные угли жгли Саймона изнутри. В мыслях он судорожно выстраивал план защиты, одновременно подавляя страх и желание броситься наутек. Но не трусливым бегством ему это виделось. Он удалится медленно, с горьким достоинством. Вот он все уменьшается, превращается в черточку, в пятнышко, в ничто. Царственный жест, неторопливый уход – это так соблазнительно. А Чарли останется лишь гадать, в чем же она подвела его, и когда догадается, то пожалеет, что в нужный момент не выслушала.
Хоть какая-то надежда. Со всех своих прежних работ Саймон уходил суматошно и злобно, ударяя кулаком по столу, пиная дверь. Сколько раз человеку позволено начинать с чистого листа и сколько раз можно сказать, что это была не твоя вина, до конца веря в свои слова?
– Ну? Что стряслось? – подступил он к Чарли, не тратя времени на любезности.
Он чувствовал себя полым, будто из него взяли и вырезали большой кусок.
– На, закури.
Чарли ткнула ему под нос открытую пачку легкого «Мальборо».
– Да говори же!
– Скажу, если не будешь психовать.
– Японский бог, да что случилось-то?
Саймон понимал, что Чарли отлично видит, как он перепуган, и злился еще сильнее.
– Потрудитесь сбавить тон, детектив.
В нужный ей момент Чарли вспоминает о рангах. Только что вы с ней были задушевными друзьями, а в следующий миг – уже старший и младший по званию. Она моментально меняет тепло на холод. Саймон чувствовал себя жуком, что корчится на препараторском стекле. Чарли ставит на нем долгосрочный опыт, моментально переключая разные воздействия: забота, флирт, отстраненность. Результат эксперимента: объект неизменно смущен и растерян.
Под командой мужчины было бы легче. Два года Саймон утешался мыслью, что может подать рапорт о переводе в бригаду к другому сержанту, но до этого так и не дошло: возможность в любой момент все поменять для Саймона важнее самих перемен.