Он осекся и, обратив внимания на то, что гостья так и сидит с пустой чашкой, принялся хлопотать о чае.
За чаем, словно обходя топкое место, говорили о расчетах и «Серой слизи». Леонид Яковлевич как раз получил от полевых магов новые данные, которые полностью укладывались в его теорию. Как и все увлеченные своей наукой маги, в минуты интеллектуального азарта Крапкин совершенно преображался: его глаза горели, неловкость движений сменялась уверенностью и силой, а голос, обычно негромкий и спокойный, обретал полноту и приятный сочный тембр. Такой Крапкин нравился Ноне еще больше. Независтливому уму всегда импонирует истинный талант. Иногда, увлеченный какой-нибудь идеей, Леонид Яковлевич бывал несколько тороплив в суждениях и выводах. В эти моменты Нона, обладавшая с детства уникальной памятью на числа, напоминала ему о несовпадении теории с данными. Тогда Крапкин, краснея и смущаясь, просил прощения, в мгновение ока вновь становясь угловатым и неуклюжим.
И сейчас, увлеченный идеей введения новой переменной, он строил все новые предположения относительно того, как древние заклятья могут быть связаны с выкипаниями «слизи», и Ноне приходилось то и дело возвращать ученого на грешную землю, напоминая о тех или иных результатах с полей.
За беседой о цифрах она смогла немного расслабиться и забыть о тревогах, которые принесло возвращение сестры. Но большие стенные часы за шкафом с шипением ожили и принялись отбивать половину третьего. Нона засобиралась, переживая, что не успеет вернуться раньше Зойки и Оли.
Крапкин все пытался дать ей что-то с собой в гостинец. Нона отказывалась. Он уговаривал, причем так трогательно, что она согласилась позволить заговорить ей ожог на руке, внутренне содрогаясь от страха: Леонид Яковлевич был потрясающе одаренным магом-теоретиком, но в практической магии часто страдал от скромности и неуклюжести, поэтому заклятья, требовавшие широких уверенных жестов и громких восклицаний, давались ему не очень хорошо. Но прикосновения мага оказались мягкими и ласковыми, краснота с кожи исчезла, боль утихла. Крапкин церемонно поцеловал излеченную руку и придержал дверь, выпуская гостью, чем окончательно смутил Нону.
Чувствуя, как краснеют щеки, она простилась и сбежала по лестнице, торопясь домой.
По счастью, Зойка с дочерью еще не вернулись. Хмурая Нянька ругалась, заправляя им постели. Хитрая бабка, как выяснилось, провела прошедшие полтора часа с толком. Она выпросила у соседей две старые койки с провисшими панцирными сетками, что валялись в подвале с тех еще пор, когда в соседнем доме размещались раненые, настелила под сетки доски, чтобы не висели до полу, и теперь заправляла в подматрасники тощие одеяла, что успела ухватить, когда временный госпиталь ликвидировали.
- Постилка - тьфу, - сердилась Нянька. - И подушек откуда я возьму? Приехали баре на костлявой паре, стели нам, мать, помягчей, да тащи харчей...
- Ну, положим, харчей Зойка и сама привезла. Ты, верно, уже и сахар припрятала. А к жесткой постели они привычные - на фронте не на перинах спят. Тем более, Зойка сказала, что им с Олей жилье обещали скоро.
- Вот и ладно, недолго нам в шестнадцати метрах попами тереться. Зря только кровати таскала. Алька сказала, военный за ними пришел. Может, не жилье, а беды наша Зойка навоевала?
За двадцать пять лет Нона научилась различать все оттенки брюзжания Няньки. Сейчас за деловитой бранливостью старушка прятала страх - и за вернувшуюся воспитанницу, и за себя. Вдруг и правда принесла Зойка беды в дом?
- Алевтина говорит, нерусская эта Оля. Слишком уж белая. Может, полячка, вот и тягают из-за нее Зойку, куда надо. Ладно, спасла девку, с фронта вывезла, так и отдай в интернат. А то сопля соплю ростит. Самой еще вчера нос вытирала...
- Много знает твоя Алевтина про нерусских, - огрызнулась Нона. Не говорить же Няньке, что, может, не столько из душевного добра, сколько по принуждению силы, с которой не поспоришь, приняла Зойка подкидыша. Ведь думала, что Антон жив и сестра замуж собирается, может, и у самой есть кто по сердцу. Да и околдована она «Материнским словом» - не природа, а магия, что самой природой повелевает, заставляет ее чужую девчонку любить.