- Так она белая, - рассмеялась Зойка. - Вот в силу войдет, поменьше работы будет в госпитале, мы тебе спину заговорим. Совсем не пройдет, это ж магия, а не чудо, но болеть будет в разы меньше.
- Вот еще. И кривая похожу, если девчонка после такой работы как мертвая лежит, - пробурчала Нянька, поднимаясь. Принялась убирать со стола. Зойка вышла, через пару минут мелькнула в коридоре - уже с тазом белья. Хлопнула дверь в прихожей.
Нона отправилась мыть посуду на кухню, а когда вернулась, обнаружила Няньку сидящей на краю Олиной постели. Вид у старушки был непривычно мягкий, жалостливый. Она погладила девочку по волосам, поправила завернувшийся воротничок, поддернула повыше шинель, так что Нона испугалась, как бы не заметила ремней. Нянька взяла ладонями девочку за щеки, поцеловала в лоб, как делала раньше, укладывая Нону и Зойку спать. Нона подростком очень сердилась за такие нежности, а Зойка всегда кротко подставляла золотой пробор под нянькины губы. Оля не двинулась, даже ресницы не дрогнули. Нянька грустно посмотрела на девочку. «Сиротка», - словно говорили все ее разом поникнувшие морщины. Старушка приметила кончик красной нитки, потянула. Нона даже рта раскрыть не успела. Мгновение, казалось, ничего не происходило - бледная девочка лежала навзничь, под грудой из одеяла и шинели трудно было даже различить, дышит ли она.
И тут Оля судорожно вздохнула, вздрогнула всем телом - не будь ремней, ее подбросило бы над кроватью. Из приоткрытого рта послышались хрипы, сдавленное бульканье. А потом...
- Оставить тащить старшину, Корнеев, - сиплым прерывающимся мужским голосом проговорила Оля, тяжело кашляя, аж скрипела панцирная сетка. - Дурак. А ну брось, пристрелю! Видишь, не жить мне. Гранату дай, и убирайся. Пошел, Корнеев. Ну что ты плачешь, как девка, что ты сопли мажешь. Пошел!
- Ой, прощения просим, товарищ генерал-майор войск магии, - тотчас ответила себе Оля высоким девичьим голосом, захихикала. - Это мы голову мыли с девчатами, вот волосы и заледенели. Так чаю нам товарищ младший сержант дал котелок, вот мы и чаем. Есть оставить марафеты до победы! «Мессер», товарищ генерал-майор! Вон, над лесом, там! Есть! - Девочка задергалась, пытаясь вырваться из крепкой хватки ремней. Сползло на пол одеяло. - Юлька, стреляй! Юлька, родненькая! Маманька, страшно-то как, страшно-то кх... - она захлебнулась криком.
Нона бросилась к девочке, зажала ей ладонью рот. Крик стих, но Олю колотила мелкая дрожь.
- Я Зойку позову, - бросила Нона перепуганной Няньке. - Прикрой дверь, переполошим всех. А станут спрашивать, скажи, кошмар девчонке приснился - войну прошла, всякое видела.
Нона осторожно убрала руку от губ Оли, и та тотчас зашептала сипло, со свистом:
- Разворачивай машину, Женя! Я пустой, хоть шапкой во фрица бросай. Уходи! Зайдут в хвост - хана. Эх ты ж, твою мать, ядрена щука! Как же это ты, Женя... Да, «Ворон», прием, прием. Я не творю. Пилота потерял - сейчас в кабину переберусь и встре... Твою...
- Не надо, дяденька, не надо. Не надо, дяденька, не... - вскрикнула Оля пронзительно, уже не мужским, а высоким детским голосом, и заплакала, тоненько всхлипывая. Всхлип оборвался.
- Жми, товарищ Кондратьев! Сейчас мы суке по свастике-то наваля...
Голова Оли дернулась, словно ей выстрелили в лицо. Нона вскочила и, плотно прикрыв дверь, побежала во двор.
Зойка, солнечная и милая, вовсю разговаривала с соседками. Те качали головами, приложив руку к щеке, сочувственно охали, всхлипывали, смахивая слезы. Белье, наполовину развешанное, лежало в тазах, забытое всеми. Нона заставила себя успокоиться и сбавить шаг. Не стоило пугать Зойку - ей, видно, удалось расположить к себе женщин из нескольких квартир. Почитай, первая мирная победа. Не стоит ее пугать, чтобы случайно дела не испортить.
- Давай, помогу, - проговорила Нона, приближаясь. - Нянька уж ругается, что ушла, да провалилась.
По глазам Зойки стало ясно: она догадалась, зачем вышла сестра. Но Зойка спрятала встревоженный взгляд, улыбнулась: «Нянь Катю не слушать - себе дороже. Давай раскидаем - и в дом».
Перебрасываясь веселыми, ничего не значащими фразами, они развесили белье, простились с соседями из других квартир, пригласили к вечернему чаю Алевтину и неторопливо вошли в подъезд. До квартиры Зойка бежала, прыгая через ступени. Ворвалась в комнату, тяжело дыша, бросилась к кровати, на которой кричала и билась Оля.
- Еще четверых похоронила, - подсказала зареванная Нянька. - Все плачет, да кричит. Раз ругалась так, что и выговорить нельзя. Уж как его, бедолагу, мучили, а он им все «гниды» да «суки», да что похуже. Еще раз не по-русски говорила, «пшепрашем, пан офицер», говорит, а потом все кричала, аж из-под ремней закровило.