- Есть! Есть связь! Есть! - кричал издалека полковник.
Теперь только держать. Шаркнул совсем рядом с виском осколок. Чуть ближе - и кончилась бы Зойкина жизнь, а так - оцарапал кожу, вырвал прядку, пилотку с головы сшиб. Она упала на дно воронки, а по лицу Зойки медленно поползла ниточка крови - через лоб по брови к переносице и по ней вниз. Скашивая глаза, Зойка следила за каплей крови, подбирающейся к кончику носа: кажется, вот-вот капнет прямо на пилотку, на красную звезду, а все не срывается, висит на самом курносом кончике.
- Волкова! Зоя! - кричал кто-то.
- Я здесь, - хотела крикнуть Зойка, но получился только тихий сип.
Звуки отодвинулись, голос потерялся в серой пустоте, накрывшей Зойку. Словно не было ничего для нее в тот момент: «Хейнкели» в небе гудят не громче шмеля в жасминном кусте, бомбы рвутся - словно кидает соседская девочка об асфальт и стену мяч. Мир будто отодвинулся от Зойки, повесил между ней и смертью занавеску из бусин, такую же, какая висит дома между кухней и комнатой: только гудят высоко зеленые жуки «Хейнкели» да девчонка соседская метит мячиком все ближе. Зойка слышала, как он, свистя, рассекает воздух и со звоном бьет в землю. А капелька крови замерла на носу - и передумала падать, словно жалко ей новую Зойкину пилотку.
«Плохо дело», - со странным спокойствием подумала Зойка, когда вместо пилотки на дне воронки обнаружилась вдруг та самая девочка. Та, что бросала о стену мяч. А может, и не она. Просто девочка лет семи, не старше, вся грязная, с красными и опухшими от слез глазами.
- Оля, - позвала ее Зойка. Отчего «Оля», она и сама не понимала. Выплыло имя в затуманенном мозгу, словно подсказал кто.
- Mutti, ich habe Angst! - прошептала девочка, обхватила застывшую крабом над воронкой Зойку за шею.
- Не бойся, родная. - Совсем потемнело у Зойки перед глазами, стихли, уйдя за лес, «Хейнкели». Остались от всего мира только концы провода в руках, бегущие через тело позывные да маленькие руки Оли.
- А ну открывай глаза, Волкова. Вижу, что очнулась. Давай-давай, можешь не шевелиться - посмотри и валяйся до вечера.
Комполка опустился рядом, навалился боком на Зойкины ноги. Она тихо ойкнула и разлепила веки, но увидела не лицо полковника, а мятый бланк справки, размашисто заполненный его торопливым небрежным почерком.
- Ну, плясать не заставлю, а улыбнуться разрешаю. Вот, орден твой. «Славы». Третья степень. Пока такой, бумажный, на параде на сиську не прицепишь...
- Да какие у нее сиськи, Роман Иваныч, смех один, - поддела медсестра Нюра, полная деревенская девушка, до самой косынки усыпанная веснушками. - Вот дали бы вы мне...
- Болтун, - оборвал ее комполка, улыбаясь, убрал от лица Зойки справку и с напускной строгостью посмотрел на медсестру, - находка для шпиона. Волкова у нас герой, а ты трепушка рязанская. Отрастила площадку под ордена, а ума не нажила.
Нюра фыркнула, мол, ордена найдутся, немца на всех хватит. Зойка приподнялась на локтях, оглядела блиндаж.
- А Оля моя где?
Лица комполка и Нюры в одно мгновение будто выцвели. Улыбки вылиняли до белых поджатых губ. Даже веснушки Нюрины словно поблекли и посерели.
- Вспомнила все-таки... - пробормотал Роман Иванович, потер ладонью лоб, сдвинув фуражку на затылок. - Оля ее, понимаешь ли, где?! - обратился он к кому-то невидимому, глядя в сторону. - Давай политрука, Льва Сергеича и капитана Румянова.
Нюра выскочила из блиндажа.
- Румянова зачем? Где Оля моя? - Зойка дернулась, но полковник продолжал сидеть на плаще, которым укрыли ей ноги.
- Посмотрит тебя еще разок Лева, - словно не услышав вопросов, продолжил полковник. - Он еще вчера говорил, что не так страшны твои раны, чтоб столько без сознания лежать. На ноге царапка поглубже, крови много потеряла, но это ничего... Думали, контузия, но, видишь, сразу все вспомнила, как в себя пришла, бодрячком глядишь... Повезешь меня к вечеру в штаб...
- Зачем Румянова? У меня ж простое ранение, не магическое... Простое...
Полковник опустил глаза.
- Разрешите? - В дверь заглянул политрук, товарищ Рыбнев. Он всегда старался казаться строгим и внушительным, но Зойка его строгости не верила. Как-то раз она задремала в машине, а проснулась - увидела, как Рыбнев ей в окошко смотрит и улыбается - не будит. Вот и теперь вошел политрук: суровая складка между бровей, фуражка низко надвинута - а все-таки в первую минуту мелькнула в синих глазах едва приметная улыбка. Но посмотрел на Зойку и нахмурился, уже всерьез.
Лев Сергеевич, начальник ПМГ, подскочил, осмотрел, не слишком заботясь о том, что совсем девчонка перед ним, и совестно ей полураздетой перед мужиками, да еще и начальством.