- Не научилась. Я все думала, что из-за Оли это. Ее ведь почти каждый день вызывают на тяжелые маготравмы. Потом ей плохо приходится, вот я и начеку все время. Думала, одна я такая, никак не вернусь, а получается - и вы тоже. Мне ребята снятся, раненые, которых возила, мертвые снятся часто. А там, на фронте, все дом снился, двор наш, школа. Я тоже думала, что вернусь, будто не уходила, только... вы не подумайте плохого, но... вот сижу с вами здесь, и словно бы больше дома, чем там... под лампой. О чем, как говорить с ними - не знаю...
- Эх, товарищ Волкова, - хлопнул ладонью по колену Константин. - Что бы майору вас к нашему госпиталю приписать... Не соглашается пока. «Слизи» с каждым днем все больше, такие, как Оленька, на вес золота. На страну - десяток, не больше. Вот выдумал бы этот ваш знакомый, товарищ Крапкин, такую формулу, чтобы всю «слизь» обратно под землю загнать, и тогда перебрались бы вы с Ольгой к нам в Рязань. Хорошо было бы, верно?
Рыбнев спрятал грусть под улыбкой.
- Верно, - согласилась Зойка. Помолчала.- Странно: вот вы сейчас улыбаетесь, но глаза грустные. А раньше, когда мы вместе служили, всегда наоборот было. Вроде и строгий ходите, а глаза смеются. Не могу я таким вас видеть, Костя. Бросьте вы улыбаться. Ведь передо мной можно не притворяться. Только глаза те - верните. Вам печаль очень не к лицу. - Зойка ткнула его кулачком в грудь.
- Где же я вам веселые глаза добуду? - расхохотался Рыбнев.
- Днем сегодня они у вас прежние были, а теперь...
- Днем я вас встретил, а теперь я от вас уезжаю, - перебил ее Константин. Он хотел сказать еще что-то, но Зойка вскочила, не давая ему опомниться.
- Ой, мамочки! Да мы же на поезд ваш опоздаем. Идемте, идемте же скорее!
Стук колес еще отдавался эхом в ушах, когда Зойка вернулась. В комнате было тихо и темно. Когда она открыла дверь, Оля приподнялась на постели.
- Спи-спи. Уехал, - прошептала она, подходя к постели дочери. Видя, как заблестели в полутьме Олины глаза, Зойка поцеловала ее в лоб. А потом еще раз, шепнув: «Товарищ политрук просил передать, чтоб никакой слякоти».
Нона не находила себе места. Больше недели прошло с тех пор, как Крапкин, вымарав из ее памяти добрых полчаса, покинул их квартиру, и с тем пор никак не давал о себе знать. Даже проходящим мимо отдела его никто не видел. Девушки смотрели на Нону с жалостью. От этого становилось еще хуже.
И во всем была виновата Оля. Девочка и не скрывала, что совершила ошибку, дав магу знания, о которых он просил. Подарок, видимо, оказался слишком щедрым. Но неужели же то, что она видела его в какой-то неприглядной ситуации, могло стать причиной такого поведения? Может, она сказала или сделала тогда что-то ужасное, а маг потер это из ее памяти, не дав даже шанса извиниться за свои слова?
Нона не знала, что предполагать. Пару раз она под разными предлогами подходила к лаборатории Крапкина, но та была заперта изнутри и на двери светилась руническая табличка «Эксперименты, опасные для жизни». Даже расчеты по своим экспериментам Леонид Яковлевич передавал теперь не Ноне, а непосредственно Елене Ивановне, которая, сколько Нона не заговаривала с ней об этом, в бумаги заглянуть не позволила.
Ощущение вины росло, причиняя почти ощутимую боль, которая, наконец, превратилась в злость. С каждым днем Нона все больше сердилась на мага. Злость росла, приобретая вектор и силу, и детонировала в одночасье, когда один из лаборантов Крапкина принес Елене Ивановне очередную порцию расчетов.
- Вам ничего нет, Нона Васильевна, - глядя в стол, проговорил он и вынырнул за дверь.
Нона, не произнеся ни слова, встала и быстрым решительным шагом направилась за ним. Успела поставить ногу в прихлоп двери, пока юноша не запер ее, рванула тяжелую бронированную створку на себя.
- Нельзя сюда, Нона Васильевна. Извините. Опасно... - попытался остановить ее кто-то, однако Нона уже вошла и, не мигая, смотрела на доску, на которой были развешаны карты, испещренные флажками и пометками, длинные свитки топографической магометрии и несколько фотографий, на одной из которых она узнала племянницу.
- А я-то все прятал от вас, Нона, - грустно проговорил Крапкин. - Думал, проверю все, и уже потом скажу. Удивительная вы все-таки женщина, ничего от вас не утаишь.
- Как это?.. Что? - попыталась выговорить Нона, однако нужные слова никак не шли в голову.