- Много ли ты знаешь обо мне, паскудная ты бабка! - крикнула Нона. На глазах выступили злые слезы. - И в голову тебе не идет, что я все бы отдала, лишь бы она со мной осталась. Ведь она девочка моя! Семья моя! Не ты, мухоморка старая, она! А я сижу тут с тобой и не помню даже, как провожала ее! Отговаривала ли, просила ли беречь себя...
Нона разрыдалась, снова в бессилии опускаясь на стул. Нянька, все еще сердито пыхтя, обняла ее за плечи, укрыла одеялом, закутала, как куклу.
- Будет тебе, будет. Будет плакать. Наговорила глупая старуха, а ты и к сердцу принимаешь. Не принимай, брось.
В дверь постучали. Нона тотчас сбросила с головы одеяло, метнулась к зеркалу - привести в порядок волосы. Нянька принялась собирать постельное.
Стук повторился.
Плеснув на ладонь из чайника, Нона потерла лицо, открыла дверь. На пороге стоял Крапкин. Пальто его было застегнуто криво, папка в руках трепетала как живая, словно готова лететь, глаза мага за стеклышками очков были красны. На одном стеклышке виднелся отчетливый след пальца.
- Вот, Нона Васильевна... - заговорил он, - какой беды я наделал!
Нянька подхватила в один большой ворох одеяла и белье и выволокла за дверь, оставляя воспитанницу наедине с магом.
Он отдал Ноне папку. Она, забыв обо всем, бросилась перелистывать документы. Выписку из протокола заседания совета факультета полевой магии Института военной и общей магии имени Ленина с обсуждением теории Крапкина, снабженную язвительными пометками на полях и рукописной внизу резолюцией декана: «Бездоказательный бред». Рецензии нескольких магопрактиков из их НИИ - сплошь отрицательные, от едко-саркастических до полных жалости к талантливому коллеге, пошедшему по ложному пути. Несколько отчетов о лабораторных и полевых испытаниях разных исследовательских групп, заключающих данные, расходящиеся в теорией Крапкина.
- Там еще ответ из Министерства. В коричневом конверте, - подсказал Леонид Яковлевич сдавленным голосом.
- Отстранить на полгода? - не поверила глазам Нона. - От практических экспериментов и исследований, касающихся «слизи»?! Но почему? Мы должны это опротестовать. Ведь руководство знало о ваших исследованиях, все данные были известны, а теперь вам одному отвечать?!
- Ошибся я, Нона Васильевна. Вы правильно говорили об ошибках - смелый человек свои промахи признает. Вот и я готов признать. Не отнимайте хоть этого - последней смелости. Из-за меня, моей глупой самонадеянности и торопливости люди, которых могла бы спасти ваша племянница, теперь погибнут. Я так виноват перед ней, и перед вами и Зоей Васильевной виноват. Я заставил вас поверить моим скоропалительным выводам и разрушил вашу семью. Мне нет прощения, Нона Васильевна. Какие полгода? Всю жизнь я буду искупать свою непростительную оплошность.
- Вы спасли от гибели ребенка, - попыталась утешить его Нона. - Спасли дочь моей сестры. Этот проклятый дар убил бы ее...
Она остановилась, поняв, что повторяет то, что только что сказала Няньке. Словно, повторяя это, хотела уговорить саму себя.
- Вы очень о них заботитесь, - с тоской проговорил маг. - Обо мне никто не заботился так... И теперь, когда мою работу высмеяли и закрыли... У меня и так немного друзей. Да что там, их нет вовсе, такой уж я человек...
- Да прекратите вы мямлить, Леонид Яковлевич! - гневно оборвала его Нона. Эта проклятая нерешительность разрывала ей сердце. - Спросите уже, наконец, стану ли я вашей женой!
- А что вы ответите? - дрожащим голосом спросил Крапкин.
- Я соглашусь, - с какой-то отчаянной болезненной злостью ответила Нона. - У меня давно нет семьи. Мои родители умерли, сперва мама, потом отец, когда я была подростком, оставив на моих руках маленькую сестру. Я очень старалась быть хорошей матерью, но, как видно, не имею таланта к материнству. Я заботилась о них, как могла, о Зойке, о няне. Даже об Антоне, моем женихе, его матери... Почти двадцать лет никто не заботился обо мне самой. И только вы первый, хоть и зовете себя слабым... Вы первый... - голос Ноны сорвался. Она закусила указательный палец, стараясь сдержать слезы жалости к себе.
Крапкин церемонно снял очки и положил их на комод. Заметив беспорядок в своей одежде, застегнул пальто как следует. Потом подошел к Ноне и очень бережно, словно боясь разбить кувшин тончайшего хрусталя, обнял.