Там было тесно, но сестры, не сговариваясь, каждая прижались к своей дверце, чтобы не касаться друг друга даже одеждой.
Нона открыла лоток. Сняла рунку. Взяла пальцами кусочек омлета, потянулась им к губам сестры.
- Минтай с омлетом. Твой любимый, - проговорила она. - Ты же любишь такой. Только я так готовлю, ты всегда говорила.
- Ты умом тронулась, Нонча, - со страданием в голосе отозвалась сестра. Отодвинула настойчиво лезущую ей в лицо руку.
- Он тоже такой любит. Вы оба. Он как ты - вроде самостоятельный, умный, а тоже надо заботиться, кормить, проверять, чтобы с вечера собрал портфель...
Нона положила омлет в рот. С хрустом разжевала, смахнула с губ льдинки.
- Ты ведь теперь не Волкова.
- Рыбнева, - ответила Зойка. В ее глазах мелькнула теплая искорка, тотчас сменившаяся жалостью к сестре.
- Значит, взял все-таки тебя замуж твой политрук, - оскалившись в улыбке, продолжила Нона. - А знает твой муж, что его падчерица - фашистский выродок?
- Знает, - улыбнулась воспоминаниям Зойка. - Он Ольгу из воронки на поле достал. Меня бежал спасать, а вытащил обеих. И главврач тоже знает. А еще они знают, сколько советских магов и простых людей Ольга спасла от смерти, а порой и от того, что пострашнее. А если ты донесешь, что мы тут прячемся - они нас прикроют. Знаешь, сколько раз уже приходили-нюхали? А видишь, не отыскали.
- Если Леня умрет, я постараюсь, чтоб нашли, - прошипела Нона и выскочила из кабины, хлопнув дверцей.
- Не смей приближаться к моей дочери, Нонча! - крикнула ей вслед Зойка.
«Вот так-то, магическая родня, чужая кровь роднее своей», - пробормотала про себя Нона, скрываясь за углом. Но не пошла к воротам, а нырнула в приоткрытую дверь черного хода.
«Раскомандовалась, сопля, - буркнула она про себя. - К Оле ее не подойди! Значит, малявка пожиже приемной матери. Нет в ней Волковской крови».
Оля была в палате, делала перевязки. Она выросла, но осталась такой же худенькой и беленькой. В халате она выглядела снегурочкой. Пациенты перешучивались, дожидаясь часа, когда Катерина Павловна вернется и сядет читать. Кому-то привезли яблок, и счастливчик наделил ими всю палату.
- Хотите? - спросил у Ноны совсем незнакомый молодой человек, протянул на ладони большую антоновку.
Оля обернулась на звук его голоса, вздрогнула. Нона кивнула и вышла, надеясь, что племянница последует за ней. Она хотела говорить сухо и по делу, как говорила с Олей всегда - строго, отстраненно и доброжелательно. Хотела напомнить малявке, как приняла ее в свой дом, как учила, как спасла ей жизнь... Но едва с губ сорвалось: «Мой Леня умирает», вся напускная строгость слетела с нее в один миг. Нона повалилась к ногам племянницы, захлебываясь слезами и причитая, как бывало, причитала Нянька: «Оленька, родненькая, спаси его. Только ты можешь... Спаси. Проклятая “слизь”. Спаси его... Я спасла тебе жизнь... Хранила все тайны... Знаешь, сколько раз они меня спрашивали... Как спрашивали... А теперь Леня умрет. Не может он умереть... Ты спасешь. Спасешь? Ведь ты добрая, Оля, очень добрая... Ты столько душ через себя на волю выпустила. Ведь там где-то и мать твоя настоящая, которая в Германии умерла и тебя Зойке нашей “Материнским словом” перекинула - ведь и она тоже не может освободиться. Вылечи его. Он формулу сделал, чтобы всех их выпустить. Пробовать ее сам полез - и добралась “слизь”. Знает, что если он выживет, дни этой дряни сочтены. Он пять лет работал... с тем, что ты ему передала».
- Убирайся, - прошипел совсем рядом знакомый голос. Оля так и стояла, глядя на пальцы тетки, стискивавшие полу ее халата, но рядом появилась Зойка. - Убирайся, пока я Косте не сказала. Докладывай, кому хочешь, но Ольгину жизнь на чужую менять не позволю.
Нона так и осталась лежать на полу ничком. Зойка вошла в палату, втащила за собой Олю и прикрыла дверь. Через несколько минут из палаты донесся Зойкин голос - сперва дрожащий, от страха ли, гнева, но постепенно окрепший, сильный, живой и густой. Прежний. Зойка читала.
- Эх, - проговорил у самой двери кто-то из бойцов. - Яблоки, чисто, светло, Катерина Пална с книжкой. Если мне такое на том свете посулят - умру с легкой душой.
Нона поднялась, пошатываясь, и, ничего не видя перед собой, побрела по стенке в сторону лестницы.
Зойка с трудом справилась с дрожью в голосе. Яблоко подкатилось к ее ногам, ударилось о ножку стула, на который она всегда садилась для чтения. Одним взглядом она попросила Олю проверить, что случилось.
Оля приложила скрещенные руки к груди: «Умер».
- Эх. Яблоки, чисто, светло, Катерина Пална с книжкой, - проговорил, прочитав жест Оли, один из пациентов. - Если мне такое на том свете посулят - умру с легкой душой. Многие за такую смерть, как у Станислава Георгиевича, все бы отдали.