Когда он был ребёнком, она могла по ночам пробираться в его комнату и давать волю своей дикой нежности, но через некоторое время ей было отказано в праве даже смотреть на него во время сна. Однажды она прервала своими ласками сон утомленного мальчика, и он стал раздражённо упрекать её в назойливости. Это отторжение пронзило её сердце, как железо. У неё не было сил защищаться; даже ради своей жизни они не посмела бы выдать ему тайну той мучительной — слишком мучительной — любви, которую она чувствовала. Это раскрыло бы бесчестие крови, которое так озлобило гордого старика.
Она была его матерью, но ей в вину ставилось само проживание в этом доме. Каждый взгляд, который она смела бросить на своего ребёнка, воспринимался как проступок. Бедная Малеска, как печальна, как печальна была её жизнь!
Долгие годы она, бедняжка, выносила всё и мечтала, что когда мальчик подрастёт, вечный плач, который исторгает её сердце, не останется без ответа, но когда он начал гордо избегать её ласк и сомневаться в любви, которая убивала её, тогда тлевшее в её сердце отчаяние прорвалось наружу, и лесная кровь заговорила в ней с такой силой, что ей не могла противостоять даже священная память об ушедшем. Ей овладела одна дикая мысль. Она больше не могла оставаться в доме белого человека, как птица, которая бьётся крыльями о прутья клетки. Леса были обширны и зелены. Она могла бы найти свой народ. Она будет искать его. А мальчик пойдёт с ней и станет вождём племени, каким был её отец. Этот старик не может вечно попирать её сердце. Она должна вернуться к свободной жизни или умереть.
Это дикое желание в сердце матери было вызвано ребяческой раздражительностью мальчика. Первые признаки отторжения довели её до безумия. Она страстно желала вернуться к былому свободному существованию в лесах; ради крови мужа, которая текла в жилах старика, она отступится от дикой ненависти к его народу, от ненависти к домочадцам, среди которых она была так несчастлива. Она хотела только уйти с ребёнком, который непременно полюбит её, если рядом не будет белых людей с их упрёками. Туземная сдержанность, присущая её племени, пришла ей на помощь. В ней пробудилось искусство скрытной войны с врагами. Они не должны знать, как она несчастна. Её замысел осуществится в тайне. Нужно рассчитать каждый шаг к свободе. Дни и недели эти мысли занимали Малеску. Она много работала в своей небольшой комнатке. Она сняла со стены лук и колчан со стрелами, которые при появлении на Манхеттене придали ей вид юной Дианы, затем натянула новую тетиву и терпеливо заточила каменные наконечники. Она внимательно осмотрела свою одежду, роскошно украшенную бахромой и вампумом. Она вернётся к своему народу такой же, какой ушла. В лес уйдёт дочь вождя и мать вождя, а не кусок награды для белого человека.
Малеска готовилась осторожно и по-туземному умело. Ниже по течению Гудзона жил один старый плотник, который для заработка делал лодки. Малеска часто видела его за работой, и ей было любопытно, поскольку она и сама умела немного плотничать. Индейская девушка долго была предметом особого внимания для плотника, который был польщён тем, как она восхищается его работой.
Однажды она пришла к нему в дом и жадно всё осмотрела. Она торопилась, её глаза были дики, как глаза ястреба, который нацелился на добычу. Старик заканчивал небольшую причудливую лодку, которой он гордился больше всего на свете. Она была так легка, так крепка, так превосходно украшена по бортам красными и белыми полосами… неудивительно, что при виде её глаза молодой женщины заблестели.
— Сколько он возьмёт за эту лодку?
Это был странный вопрос. Он ведь построил её, повинуясь собственной прихоти. Пара вёсел, и она заскользит по воде, как птица. Он построил её в надежде на старого мистера Данфорта, который отдаст всё ради боготворимого им черноглазого внука. Ни одна из его лодок пока что не подошла для мальчика. Он построил её на свой страх.
Глаза Малески загорались всё ярче и ярче. Да, да, она тоже думает о юном джентльмене; она приведёт его, чтобы он посмотрел на лодку. Миссис Данфорт часто доверяет ей мальчика; если он назовёт цену, они принесут деньги и испытают лодку на Гудзоне.
Старик засмеялся, гордо оглядел своё творение и назвал цену. Она была не слишком высока. У Малески было в два раза больше денег в вышитом кошельке, который висел в её комнате, поскольку старый джентльмен давал ей всё, кроме доброты. Она пришла домой в приподнятом настроении — всё было готово. Завтра… о, её сердце пылало, когда она думала о том, что случится завтра!
Глава 5
Её лодка на реке,
И мальчик рядом с ней;
С луком и колчаном
Она полна гордости.
Назавтра, в полдень мистер Данфорт ушёл из дома. Было назначено городское собрание или что-то в этом роде, а он всегда был скор на исполнение общественных обязанностей. Добрая хозяйка дома несколько дней хворала. Малеска, всегда нежная сиделка, заботилась о ней с необычным прилежанием. На сердце индианки очевидно лежал какой-то замысел. Её губы были бледны, глаза полны трогательного беспокойства. Через некоторое время, когда усталая старая леди заснула, Малеска подкралась к её постели, встала на колени и со странной покорностью поцеловала сморщенную руку, которая свисала с постели. Поцелуй был таким лёгким, что добрая леди его не заметила, но впоследствии он явился к ней как сон, и как сон запомнилось ей прощание бедной матери.
Уильям — мальчик получил имя в честь отца — в этот день был в капризном настроении. Ему не с кем было играть, поскольку недомогание бабушки закрыло двери для всех незнакомцев. Он пошёл в сад и начал строить крепость из белого гравия, который покрывал главную дорожку. Его работу прервала пара кассиков, которые носились от старой яблони до дальнего угла сада, гоняясь друг за другом и своими быстрыми движениями заставляя дрожать сам воздух.
После этих погонь в солнечных лучах они, привлечённые чем-то в отдалении, унеслись, как пара золотистых стрел, оставив после себя лишь буйные трели.
Мальчик наблюдал за ними огромными глазами, полными зависти. Его очаровала их неограниченная ничем свобода; в этом просторном саду, полном золотистых плодов и ярких цветов, он чувствовал себя, словно в клетке на цепи. В его жилах загорелся туземный огонь.
— О, если бы я был птицей… если бы я мог прилетать домой, когда захочу, и опять улетать в лес — яркий, прекрасный лес, который виден за рекой, но в котором мне никогда не разрешают играть. Как же его любят птицы!
Как всякий ребёнок наедине с собой, мальчик выражал свои мысли вслух, но теперь он прервал свои речи, поскольку ему помешала тень, упавшая на гравий, на котором он сидел.
Это была индейская женщина, Малеска, с натужной улыбкой и со странно диким видом. Она казалась выше и величественнее, чем обычно. В руках она держала лёгкий лук с пучками жёлто-малиновых перьев. Когда Малеска увидела, как загорелись глаза мальчика при виде лука, она достала стрелу из колчана, который скрывала под одеждой, и приладила её к тетиве.
— Смотри, чему нас учат в лесу.
Над садом кружились две птицы, их оперение сверкало в солнечном свете, и в воздухе разносились восторженные трели. Малеска с былым лесным изяществом подняла лук… Слабый звон тетивы… Резкий свист стрелы… И одна птица с печальным вскриком упала на землю, дрожа, как сломанный цветок тюльпанного дерева.
Мальчик вскочил… его глаза загорелись, тонкие ноздри раздулись, во всех его чертах проявились дикие инстинкты.
— И ты научилась этому в лесу, Малеска? — жадно спросил он.
— Да. Хочешь, и тебя научу?
— О, да… дай же мне лук… скорей, скорей!
— Не здесь. Мы учимся в лесу. Пойдём со мной, и я всё тебе покажу. — При этих словах Малеска побледнела и задрожала всем телом. Что, если мальчик откажется с ней пойти?