Но слова — это ужасное оружие, которое проверяется только в действии. Они пронзают сердце, как острые стрелы, и их не может выдернуть даже та рука, что их пустила. Подчас пропитанные ядом, они навсегда отравляют память. Слова — это, в самом деле, ужасно! Бедная индейская мать не могла отказаться от своих слов, но она попыталась утешить гордость, которую так сильно задела.
— Почему мой сын так презирает расу своей матери? Кровь, которую она подарила ему, была кровью храброго королевского рода, кровью воинов и вождей…
Юноша перебил её тихим, горьким смехом. Предрассудки, которые были заложены в его природу, гордость, отчаяние, все чувства, приводящие к безумию и злу, зажглись в его сердце.
— Значит, я должен хвалиться, что по праву рождения принадлежу к роду смуглых вождей. Если бы я знал это, когда предлагал свою руку этой милой девушке. Она ведь совсем не знает, в каком высоком звании она окажется после брака. Отец небесный, моё сердце разбито! Я схожу с ума!
С этими словами он дико огляделся, и его взгляд уставился на тёмную воду, безмятежно текущую внизу. Он мгновенно успокоился, как человек, который нашёл неожиданный выход из своего горя. Его лицо было совершенно бесцветным и мерцало, как мрамор. Он повернулся к своей матери, которая стояла в смиренной позе в нескольких шагах от него, не решаясь снова приближаться со словами нежности. Все сладостные надежды, которые она лелеяла в своей душе, были полностью уничтожены. Сердце несчастной женщины было разбито, в этом мире у неё не осталось никаких надежд. Молодой человек подошёл к ней, взял её за руки и с печалью посмотрел ей в лицо. Его голос был спокойным, глубоким, но лёгкая хрипотца придавала его словам неестественную торжественность.
— Малеска, — сказал он, подняв её руки к небу, — поклянись богом, которого мы оба почитаем, что ты говорила только правду. У меня не должно быть сомнений.
В его позе, в его торжественном спокойствии было нечто величественное. Бедная женщина плакала, но слёзы прекратили литься, и когда она посмотрела в белое лицо, склонившееся над ней, её бледные губы содрогнулись, а затем крепко сжались.
— Клянусь богом, в присутствии которого мы встретимся с тобой, сын мой, что я говорила только правду.
— Малеска!
— Ты не назовёшь меня матерью? — с трогательностью спросила кроткая женщина. — Я знаю, что я индианка, но твой отец любил меня.
— Матерью? Да, бог не простит мне, если я откажусь назвать тебя матерью; боюсь, что я часто был груб, но я не знал, что ты ждёшь моей любви. Даже сейчас я слишком жесток к тебе.
— Нет, нет, сын мой.
— Я помню, ты всегда была кротка, всегда прощала меня. Ты простишь меня теперь, моя бедная мать?
Малеска не могла говорить, она упала к ногам сына и покрыла его руки слезами и поцелуями.
— Есть один человек, который будет переживать глубже, чем мы с тобой. Ты позаботишься о ней, не так ли, Малес… мама?
Малеска медленно встала и посмотрела сыну в лицо. Она испугалась его детской мягкости, ей стало тяжело дышать. Она не поняла почему, но всё её тело содрогнулось, её сердце забилось сильнее, как будто должно было произойти какое-то ужасное бедствие. Молодой человек шагнул ближе к краю берега и остановился, глядя в воду. Малеска подошла к нему и положила руку на его плечо.
— Сынок, почему ты встал у края? Почему ты так страшно смотришь на воду?
Он не ответил, но прижал её к груди и поцеловал в лоб. Из глаз матери снова хлынули слёзы, и её сердце потрясло сильное, почти болезненное чувство. Он поцеловал её впервые с тех пор, как был ребёнком. Когда он отпустил её и мягко отстранил от края выступа, она задрожала от благоговения и нежности. Она отошла и обернулась… Она видела, как он поднял руки над головой и прыгнул. Послышался плеск, низкий рёв воды, а затем пронзительный, полный ужаса вопль, который разнёсся над рекой, как предсмертный крик человеческого существа.
Крик вырвался у несчастной женщины, когда она сорвала с себя одежду и прыгнула вслед за самоубийцей. Дважды луна освещала её мертвенно-бледное лицо и длинные волосы, которые струились по воде. В третий раз на поверхности появилось ещё одно мраморное лицо. С почти сверхчеловеческой силой мать одной рукой ухватила безжизненное тело своего сына, а другой гребла к берегу. Она вытащила его на крутой берег, по которому ни одна женщина не смогла бы вскарабкаться даже без ноши, и положила его на траву. Она разорвала на нём рубашку и положила руку на сердце. Сердце не билось. Она растирала ладонями его мраморный лоб и накрывала его своим телом, стараясь из своего холодного сердца вдохнуть жизнь в эти мраморные губы. Всё было тщетно. Когда она в этом убедилась, она прекратила все попытки, упала ничком на землю и лежала неподвижно, тихо рыдая.
Жители деревни услышали ужасный вопль и бросились к реке. Они спустили лодки и когда достигли Хмельного Носа, увидели, что там лежат два человека.
На следующее утро жилище Артура Джонса было погружено в скорбь. Миссис Джонс была в слезах, дети бесшумно ходили по дому и переговаривались робким шёпотом, как будто мёртвый мог проснуться. Тело Уильяма Данфорта лежало в гостиной, завёрнутое в белый саван. Возле него, не отрывая взгляда от мраморных черт сына, сидела несчастная индейская мать. К вечеру её волосы, которые сохраняли густоту и блеск юности, стали совершенно седыми. За одну ночь их изменил мороз горя. Она сидела рядом с мёртвым, недвижная и безропотная. В её горе не было упрямства. Она отвечала, когда с ней заговаривали, и терпеливо переносила своё страдание, но все видели, что это было спокойствие разбитого сердца, смирившегося с отчаянием. Когда жители деревни собрались на похороны, Малеска кратко рассказала о своих отношениях с покойным и попросила их похоронить его рядом с отцом.
Гроб вынесли, и торжественная процессия направилась в лес. Все женщины и дети шли за гробом.
Когда тело её жениха принесли домой, Сара Джонс упала без чувств. Наступил следующий день, прошли похороны, но она ничего о них не знала. Один приступ слабости следовал за другим, а в перерывах она только что-то бормотала, как ребёнок, плачущий во сне. Ночью, после погребения её возлюбленного она, к своему несчастью, пришла в сознание. Она слабо повернулась и помолилась богу, попросив у него сил. Когда забрезжил свет, у неё возникло страстное желание посетить могилу своего жениха. Она встала, оделась и тихим шагом направилась в лес. В пути силы к ней вернулись. На полевых цветах лежала густая роса, а на ветвях над головой играла белка, которая радовала её два дня назад. Она вспомнила, с каким счастьем следила тогда за прыжками белки, и, закрыв лицо руками, заплакала, как будто друг пытался её утешить.
Вигвам был пуст, а на тропе, ведущей к могиле, лежала непотревоженная роса. Когда Сара шла к поляне, среди влажных, тяжёлых ветвей тсуги играли солнечные лучи. Над травой разливался приятный аромат белого розового куста, который низко склонился под весом своих чистых цветов. Влажные лепестки сыпались на могилу вождя, и в зелёных листьях радостно шумел ветер. Но Сара видела только свежую могилу и растянувшуюся на сырой земле человеческую фигуру. Сердце девушки было охвачено благоговением. Она с почтением приблизилась, понимая, что находится в святилище мертвеца. Возле могилы лежала Малеска. Одной рукой она обнимала могилу, а её откинутые назад длинные волосы, теперь переменившие цвет, смешались с травой. Земля, на которой покоилась её голова, была усыпана крошечными белыми цветами. Одна горсть была смята её щёкой, распространяя слабый аромат над её мраморным лицом. Сара нагнулась и прикоснулась к её лбу. Лоб был холодный и твёрдый, но спокойствие лица говорило о том, что душа покинула тело без борьбы. Мёртвая Малеска лежала между могилами своих близких — несчастная жертва неестественного брака.
1839