Вскоре дорожный указатель сообщил ей, что она находится в заповеднике одного из старейших и богатейших в Америке видов искусств. Пэт въехала в самое чрево старого Малибу, миновала пирс ресторана «Алиса», знаменитый тем, что Арло Готье утверждал там в свое время что каждый волен делать все, что ему вздумается. Затем она проехала мимо ворот в Колонию Малибу, где жили кинозвезды, мимо Рынка Хьюго, мимо новомодной архитектуры испанской миссии, миновала аккуратные корпуса университета Пеппердин, недавно прославившегося тем, что вознамерился произвести переворот в умах обитателей Малибу, до сих пор занятых лишь уходом за своим здоровьем и телом.
Пэт приблизительно представляла себе, где она находится. Кто-то, назвавшийся Кингом, сообщил ей, что надо свернуть вправо с Тихоокеанского Берегового шоссе. Она так и сделала и теперь прямиком карабкалась на своей машине в горы. Она видела их выраставшие до небес, неприступные, серые бастионы, массивные, могучие и таинственные горы. Алабама жил где-то там, в глубине холмов Малибу, которые иначе еще назывались горы Санта-Моника. Поговаривали, что Бен Алабама вел себя так, словно все эти горы принадлежали только ему одному. Пэт перевела дух. Все, с кем она говорила об Алабаме, сходились в одном. Алабаме можно было либо понравиться с первого взгляда, либо нет. Он не признавал полутонов. Вы были либо его друг, либо враг. Он не умел быть нейтральным. Поэтому Пэт на всякий случай не взяла с собой много вещей. Если дела пойдут не лучшим образом, она проста уедет. В кармане ее джинсовой куртки фирмы «Левис» лежал обратный билет.
Окружающий вид потихоньку менялся. Скоростное шоссе теперь проходило вблизи маленьких опрятных магазинчиков, интимных ресторанчиков, кирпичных построек, кортов, дорожек для прогулок. Это было проявление парадной стороны цивилизации Малибу. С другой, прямо из ниоткуда возникали камикадзе на своих машинах и мотоциклах, стремящиеся опередить саму смерть или по крайней мере храбро устремиться ей навстречу. Пэт со страхом смотрела на этих подростков и их подружек, каждый раз с ужасом ожидая столкновения. Однако эти цветы калифорнийской земли в последний момент всегда находили для себя спасительную щель. Пэт проносилась мимо благообразных домов голливудских агентов знаменитых кинозвезд. Мимо туристов, глазеющих по сторонам, выискивающих, где же живет та самая слава, которая, как говорят, водится в Малибу. Пэт проехала мимо велосипедистов, ей даже показалось, что в одном из них она узнала Питера Фонду. Поддавшись местной манере езды, Пэт резко свернула в правый ряд, игнорируя негодующие гудки клаксонов автомобилей позади нее.
В Нью-Йорке спасаться бегством было не так уж и зазорно, это была нормальная реакция на преступность, на колебания температуры, на шум. А что было принято здесь? Замыкаться в себе, в своему внутреннем мирке? Найти забвение в лекарствах? Может быть, ей удастся найти ответ на этот вопрос.
Думая таким образом, Пэт продолжала свой путь на вершину горы. С каждым поворотом ее машина медленно вползала все выше и выше, заставляя восторженно биться ее сердце, когда она бросала взор вниз с высоты птичьего полета. Выше нее, казалось, уже были только ястребы, кружащиеся в теплых восходящих воздушных потоках в каньоне. Они плавно покачивались в воздухе, выискивая неосторожную мышь или иную живность. Все вокруг было покрыто яркой и цветущей растительностью. В этих горах было изобилие горчицы, дикого табака, воздух был пропитан запахом пурпурного и белого жасмина. Словом, перед ней предстала удивительная по красоте картина дикой природы, подчеркнутая суровостью скал. Жизнь здесь била ключом. Резкий крик соек предвещал их мгновенное появление, а затем они так же быстро исчезали в листве. Она с удовольствием слушала драчливую перебранку черно-белых ворон и сорок, оспаривающих друг у друга право владения телефонными столбами. Движение в кустах напомнило о существовании доселе неизвестных ей зверей — койота, оленя и американской рыси. Вокруг нее царила дикая природа, и Пэт Паркер, которая никогда не была к ней равнодушна, почувствовала умиротворение. Это было как раз то, что ей нужно! Именно здесь, в горах Алабамы, она будет снимать то, что на самом деле достойно запечатления. В этом Пэт была сейчас полностью убеждена. Все, что было раньше, теперь казалось несущественным и мелким, репетицией перед настоящей работой. Пэт оттачивала свое мастерство фотографа в зловонных ночных клоаках Нью-Йорка. Да, все так, у нее был опыт и мастерство. Но все это уже представлялось ей сейчас совершенно ненужным. Здесь нужно было уметь другое — увидеть всю красоту, которую Господь Бог создал и позволил человеку увидеть.
Невольно она притормозила. Свернула на обочину, остановила джип, выключила зажигание и окунулась в обволакивающую тишину. Вылезла из машины, порылась в багаже и вытащила свой «Никон», примеряя к нему двадцатидевятимиллиметровый объектив. Далеко внизу лежал голубой ковер океана, кое-где покрытый черными точками любителей серфинга, хорошо видимыми с высоты на фоне белых барашков волн. Стены каньона обрамляли, панораму с одной стороны темно-серыми скалами, с другой — темно-коричневыми. Птицы, казалось, добрались до самого неба и не летали, а ходили по прозрачному потолку небес. Пэт поставила на автовзвод камеру, предварительно установив выдержку в сто двадцать пять и диафрагму одиннадцать. Показатель освещенности был у нее в голове, а ясность и легкость бытия — в душе. Она с волнением приготовилась — это будет первая фотография в ее новой жизни.
И вот тут она заметила какое-то движение. Ниже нее, в густых зарослях в тени гигантского дуба, таился кто-то, несомненно, кто-то был очень большим, страшно большим для Пэт Паркер, оказавшейся одинокой на этой пустынной дороге. Красота обернулась совсем неожиданной стороной и наполнила ее сердце страхом. Сразу она вдруг осознала, что всего лишь одинокий и беззащитный путник в этих суровых горах. Городские улицы, со всеми их порой таящими смертельную угрозу неожиданностями, были все же ближе и понятны Пэт — она там родилась, выросла и все, знала. Здесь же, в горах, все было для нее новым и незнакомым. Пэт опустила камеру, оглянулась через плечо на свой джип, стоявший поодаль. Она вся сжалась в испуге, ноги ее, казалось, уже сами готовы были пуститься в бегство, не дожидаясь команды. Что за звери водились тут? А что за люди? Загорелые горцы, непредсказуемые в своих поступках и привыкшие жить по своим законам в этом забытом Богом и людьми крае? Или гнусный тип людей, которые искренне позабавлялись бы, напугав до полусмерти этого длинноногого фотографа из Нью-Йорка?
Голос, который раздался из-за густых веток, был не страшным, а пожалуй, циничным:
— Ну, что же, неплохая идея. Пожалуй, этот вид подойдет для оформления шоколадных коробок или почтовых открыток. Ветки раздались, и обладатель противного голоса, вылез наружу. У него было насмешливое лицо, которое бороздили морщины сложившиеся в покровительственной улыбке. Небольшая козлиная бородка смешно задралась вверх. В ответ блеснула вспышка ее «Никона» и раздался щелчок затвора аппарата.
— Так, теперь у меня есть собственный садовый гном, — произнесла она с таким же сарказмом в голосе.
Незнакомец замер в изумлении. Еще никто и никогда не называл Алабаму «садовым гномом»! Из всего того, кем бы он не хотел быть, «садовый гном» стоял на первом месте. В Рок-Хаусе неосторожные любители велосипедных прогулок, бывало, называли его грубияном. Наказание следовало незамедлительно и требовалось какое-то время, чтобы все последствия исчезли с лиц неосторожных обидчиков Алабамы. Но все они были мужчинами. Теперь же перед ним стояла женщина. К тому же очень хорошенькая, очень драчливая и очень остроумная. Алабама вдруг с изумлением обнаружил, что вовсе не сердится на эту занозу. Пока же он продолжал продираться сквозь заросли, а Пэт обнаружила, что она поторопилась назвать его «садовым гномом». Правильнее было бы сказать, что она «сняла» глыбу камня или сухопутного кита — все это пришло в голову, когда Алабама наконец полностью вытащил свое мощное и большое тело из кустов. И пожалуй, его настоящим призванием было уничтожение фотографов, подумала Пэт.