Неожиданно мрачные мысли были прерваны грубым вмешательством. Чья-то крепкая рука подняла его, словно мешок с опилками, и потащила вперед. Губы Дика ощутили резиновый вкус загубника и судорожно вцепились в него. Живительная струя воздуха проникла в легкие Латхама, изгоняя мрачные мысли о близком конце. Он снова воспрял духом и с благодарностью взглянул на своего спасителя. Им был Тони Валентино. Он не испугался каменного мешка, куда угодил Дик Латхам, не потерял маску, не порвал шланг с кислородом, не выронил фонарик. Вдобавок он еще и подхватил обессиленного соперника и дал ему шанс выжить. Все эти мысли промелькнули в мозгу у Дика, и он в знак благодарности сжал плечо Тони. Тот понял его жест признательности, покачал головой и пальцем указал вперед. Дик кивнул, и они поплыли, попеременно обмениваясь одним загубником, дыша по очереди из одного баллона со сжатым воздухом. Соответственно запасы его сократились тоже вдвое. Если сейчас им не улыбнется удача, их положение снова можно было бы считать безнадежным, но уже для обоих. Тоннель снова резко повернул и чуть расширился. Но водная пучина не торопилась их так легко отпускать. Она приготовила им новый сюрприз. Неожиданно они попали во встречное течение, которое практически свело на нет все их усилия продвинуться хотя бы на несколько сантиметров. Тони и Дик судорожно загребали руками, отталкивались ногами, но едва удерживались на месте, если не откатывались назад. Они потратили несколько драгоценных минут на эту судорожную борьбу с неослабевающим встречным течением. Наконец им показалось, что сила напора воды чуть ослабла. Дик отчаянно заработал руками и ногами, Тони не отставал от него. Неожиданно, они даже сами не поняли как, пловцы оказались выброшенными из тоннеля в открытый океан. До поверхности было несколько метров, которые они просто пролетели. Как же сладок воздух, когда он вливается живительным потоком в легкие! Несколько минут они покачивались на поверхности океана, потом медленно поплыли к берегу. Там на узкой береговой полосе они молча растянулись. Они стали друзьями. Дик был обязан своей жизнью Тони. Сейчас они лежали и отдыхали. Все слова найдутся позже, когда они осознают, что пережили, как чудом смогли спастись…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Эмма Гиннес восседала в главном зале своего редакционного здания на внушительном кресле. С него она обычно вела все летучки, объявляла все благодарности и устраивала все разносы.
— В нашем журнале я собираюсь публиковать только отборные материалы. Я хочу представлять в нем новую Америку. Мне надо, чтобы на моих страницах были имена писателей, кончивших Гарвардский и Йельский университеты, никак не ниже. Но они должны и выглядеть соответствующим образом. Мозги без внешнего благообразия мало чего стоят в девяностые годы.
Эмма грозно окинула взглядом комнату, выискивая малейшие проявления сопротивления или инакомыслия. Она жадно выискивала смельчака, готового бросить ей вызов, чтобы подавить его безумную храбрость и внушить надлежащий ужас и трепет перед собой в назидание всем. Кто готов был стать жертвой? Ответа на ее вопрос не было. Не было никаких признаков бунта или саботажа. Никто не желал себе зла…
— Мне нужно, чтобы в журнале появился изящный, утонченный секс. Меня совершенно не волнует, нравится это вам или нет, но он должен быть! Все предсказывают близкий крах изданиям, рискующим публиковать эротику, но конец так пока и не наступил. Конечно, когда-нибудь девятый вал пуританской волны нас всех накроет, но, пока это не случилось, будем радоваться маленьким прелестям жизни в Америхе в начале девяностых годов двадцатого века. Но мне нужна не просто изощренная эротика. Мне нужна грязь в сочетании с самым высоким искусством. Вот чего я от вас добиваюсь. Могу лишь подсказать вам общее направление поиска. Возьмите знаменитый девиз «Плейбоя» — «смотри, но не трогай». Примерно так же должна выглядеть ваша художественная эротика на страницах моего журнала. Да, грязь и высокое искусство! Именно так! — Эмма даже хлопнула ладонью по столу, как бы подтверждая генеральное направление развития журнала, оглядывая требовательным взглядом редакционный состав, который она смогла набрать из самых лучших специалистов, которых вообще можно достать за деньги.
— Но при этом я вовсе не хочу, чтобы вы развернули особую кампанию в этом направлении, Ховард, — резко произнесла Эмма, обращаясь к художественному редактору, которого она переманила из журнала «Вог». — Никаких занудных и длинных статей, которые более приличествуют заумным журналам, а не такому зрелищному и красочному изданию, как наше. Я хочу, чтобы вы все делали в стиле «Нью селебрити» — взирать на мир широко открытыми глазами! Мы создадим новую моду. Впрочем, об этом пусть позаботится наш уважаемый Майкл. Пусть будет царить молодость и энергия. Допускается все, кроме скуки… Ну, еще можно… Все! В конце концов, кто у нас отвечает за моду?.. Почему я должна за всех отдуваться? — патетически закончила свою речь Эмма.
Ответственный за моду в журнале «Нью селебрити» Майкл хмыкнул при последних словах Эммы. Он критически оглядел наряд главно редактора журнала мод, тщетно стараясь не обращать внимания на цветовую дисгармонию, подкрепленную еще и неудачным сочетанием светлых бриджей и изящных вечерних туфель…
— Так, теперь перейдем к другой теме, — снова прозвучал железный голос их главного редактора. — Надо найти несколько более менее талантливых отпрысков из высшего света Америки, чтобы они сообщили нашим читателям, как ужасно живется, когда есть деньги, есть добрые и всепонимающие родители, когда есть возможность получить образование в любом университете… Ну, всякие истории из жизни наркоманов, пристальное внимание к телесным отправлением и полная безнадежность приключения красивых любвеобильных выпускниц старших классов, не знающих нужды ни в чем, оттого мающихся в тоске и унынии. Вот чем мы будем заниматься в начале девяностых годов. Пусть у нас будут рубрики типа «Жизнь в подполье», «Следующая остановка — могила», «Смерть в ночи». Не бойтесь поразить публику такими экстравагантными темами. Ей это скоро понравится. А вы должны обеспечить авторов для этих рубрик. Если у вас нет никого на примете, то я сама могу написать вам кое-что в обеденный перерыв, — засмеялась своей шутке Эмма.
— Не попробовать ли связаться с Марией Гонсалес? — предложил Джакоста, прославившийся злободневными очерками.
— Я не возражаю. По крайней мере, она молода, а сегодня молодость опять входит в моду. И по-моему, она еще не возненавидела журналистское ремесло и даже в ладах с грамматикой. И еще. Она не подражает этому Хемингуэю. Мне кажется, что вся Америка помешалась на нем, как будто он изобрел литературу… Мы не будем оставлять в журнале густые листы, чтобы наши читатели смогли продолжить содержание рассказа в соответствии со своими личными вкусами. Я придерживаюсь другого мнения — читатель всегда должен быть наблюдателем со стороны. Он должен проглатывать то, что мы ему приготовим. Думаю, что рассказы Гонсалес подойдут для этого, — махнув рукой, согласилась Эмма.
Джакоста подумал, что Мария Гонсалес будет рада принять предложение. На этом дискуссия постепенно увяла. Ховард только что приехал в Нью-Йорк из Парижа и не имел своего мнения по многим вопросам, Майкл был более профессионален и достаточно долго прожил в «Большом Яблоке». Но во всем полагается на мнение Эммы Гиннес. А сейчас оно было таково:
— Она согласится. Положите ей пять сотен за каждую серию. Она у нас известный автор, а их расценки всем известны. Думаю, что она нам не обойдется очень дорого. Но если она упрется, сообщите мне, и я свяжусь с ее коммерческим агентом. Его, кажется, зовут Морт. Он меня любит. Как, впрочем и все присутствующие! И Эмма рассмеялась, давая понять, что знает о том, что почти все присутствующие не очень ее жалуют. Засмеялась она еще и потому, что этим хотела показать, что на самом деле ей это даже приятно, поскольку придает остроту жизни.
Зазвонил телефон. Его звук усиливался той тишиной, что царила сейчас в зале. Эмма недовольно отвернулась от окна с видом на Центральный парк и раздраженно бросила секретарше.