Дуру-дуру Иссы Траоре должен был привезти съемочную группу, призванную увековечить для истории уходящий в прошлое обряд инициации. Однако фургончик так и не появился. Исса все время в растерянности повторял:
— А как все хорошо было организовано!
Исса кинулся на почту, чтобы позвонить в Бамако. Он долго метался по двору гостиницы, ругался и размахивал руками, но фургончик так и не появлялся.
Наконец Траоре решительно заявил:
— Все. Больше ждать нечего. Едем на вашей машине!
Мы отправились в путь.
Вскоре мы приехали в Диоилу, последний на нашем маршруте более или менее крупный населенный пункт. Тут Траоре вдруг стал очень нервничать: ходил по поселку, показывал нам свой кинотеатр, затем сел в тени, обмахиваясь веером.
— Виктор, нужно отправляться в путь как можно скорее. Бамбара не любят поздних гостей, — неожиданно заявил он.
— В чем же дело? Я готов, — .сказал я.
— Понимаешь, все мои подарки жителям деревни остались в дуру-дуру.
— Подарки-то дорогие? — поинтересовался я.
— Да нет, они чисто символические — четыре мешка с солью да два ящика вина, — был ответ.
— Разве в этой деревне пьют вино? — удивился я.
— Пьют, да еще как. Я не могу без подарков приехать в деревню, — сказал Траоре и печально опустил голову.
Плохие приметы продолжали сбываться. Оставалось только выяснить, что я должен купить и сколько. Посовещавшись, решили, что двадцати пяти пачек сахара и ящика вина будет достаточно.
Траоре повеселел и сразу заторопился.
СОВЕТ СТАРЕЙШИЙ
Мы медленно углублялись в первозданную саванну. Осторожно огибая подозрительную лужу, Фомба проколол шину об острый сучок. А впереди оставалось еще добрых полсотни километров и весь путь назад.
Домкрат уходил в глину дороги, словно в тесто. Я с тоской смотрел, как на саванну опускались сумерки. Исса, горячась, убеждал, что он обычно меняет колесо за десять минут.
Наконец Адама нашел в зарослях кустарника большую плоскую щепку. Домкрат укрепили и заменили колесо.
Саванна сузилась до полосы света, отбрасываемого фарами машины. Время от времени дорогу перебегали куропатки и зайцы. Автомобиль швыряло на колдобинах, ветки хлестали по кузову фургона. Иногда в темноте раздавались какие-то душераздирающие звуки.
Не знаю, о чем думали мои спутники, но меня возмутило легкомыслие Фомбы, не взявшего в дорогу ни монтировки, ни каких-либо приспособлений для заклеивания камер. Домкрат я ему навязал в последнюю минуту перед отъездом.
Шофер резко затормозил. Исса с радостными криками выскочил из кабины. Послышались веселые голоса и взрывы хохота. Затем в автомобиль втиснулись трое юношей в набедренных повязках, в вязаных черных шапочках, напоминающих пилотки, с большими холщовыми сумками через плечо и деревянными мечами на боку. На шее у парней висели бусы из крупных зерен дикой фасоли белого и розового цвета.
Исса, заглянув в фургон, объяснил, что мы встретили' на дороге юношей — участников обряда инициации в Тубале, из-за которых затеяли эту поездку.
Молодые люди французского языка не знали. Адама заговорил с ними на бамбара. Они весело и, как мне показалось, шутя отвечали ему. Адама сказал, что он понял не все из разговора с юношами, так как здешний бамбара отличается от бамбара, на котором говорят жители Бамако.
Когда мы добрались до Тубалы, на землю уже опустилась ночь. Из-за отсутствия электричества жизнь в малийской деревне замирает рано, да и тяжелый труд к концу дня валит крестьян с ног, ведь с первыми лучами солнца — пока не жарко — им снова надо отправляться в поле на работу.
Исса совсем расстроился и чувствовал себя неловко.
— Я же говорил, — шептал он, — бамбара не любят поздних гостей.
Сопровождавшие нас юноши с криками ринулись в темноту. Вскоре к машине приблизились какие-то фигуры с фонариками в руках. Исса обратился к ним с приветствиями. Заискивая и все кивая в мою сторону, он что-то говорил пожилым крестьянам, которые по очереди пожали мне руку, по местному обычаю поддерживая локоть правой руки — левой. Делается это в знак особого уважения к гостям.
Подсвечивая дорогу фонариками и предупреждая о неровностях почвы, повели нас по лабиринту глиняных стен. Конечным пунктом оказался дворик с навесом из соломенных матов. Нам предложили расположиться на соломенной циновке. Мы сидели в темноте лишь при свете звезд. Старуха принесла нам большую кружку воды и предложила напиться. Это было типичное африканское гостеприимство. Гостя, проделавшего большой путь, прежде всего нужно напоить. Мне подали кружку с питьем. Прислонив ее к подбородку и слегка наклонив, я стал громко причмокивать губами, стараясь как можно правдивее изобразить, будто пью воду. Фомбе повезло. Он соблюдал мусульманский пост и, сославшись на это, передал кружку Адаме, не притрагиваясь к воде. Адама, не стесняясь, решительно отказался, и Иссе самому пришлось отпить из кружки.
Наконец в ближайшей хижине затеплился свет керосиновой горелки, возле которой долго умывался и полоскал рот худой старик в остроконечном колпаке.
Исса наклонился ко мне и, кивая в сторону старика, с благоговейным трепетом прошептал:
— Это Тьебле Тогола, главный священник деревни.
Старику вынесли циновку, и он устроился напротив нас. Исса о чем-то быстро заговорил с ним на бамбара, часто повторяя слова «Москва» и «Ташкент». Старик молча кивал головой, изредка поглядывая в сторону. В разговоре Исса все время жестикулировал, придвигал к священнику пачки с сахаром и бутылки с вином. При слабом свете светильника старик придирчиво разглядывал подмокшую картонную упаковку из-под сахара. В дороге у нас разбилась бутылка с вином и залила пачки с сахаром. Исса то и дело униженно подкладывал уцелевшие пачки сахара священнику, всячески стараясь показать, что подарки не пострадали.
Вскоре появился пожилой мужчина в белой круглой шапочке. Это был староста деревни Фаболи Тогола. Вместе со стариком они куда-то исчезли.
— Понимаешь, Тьебле страшно недоволен нашим поздним приездом, — сказал вконец расстроенный Исса. — Вообще-то они нас ждали, но были уверены, что мы прибудем до захода солнца. Ночные визиты здесь не приняты. Старик сказал, что гость разносит весть о деревне по всему миру. Тем более такой далекий гость, как ты. Чтобы все узнали о здешних людях только хорошее, его нужно принять со всеми почестями, что сделать ночью просто невозможно. Плохой прием может скомпрометировать деревню в глазах твоих соотечественников. Поэтому сейчас соберется совет старейшин, на котором будет решаться вопрос, принимать нас на ночлег или нет.
Мне стало как-то не по себе.
— А как же законы гостеприимства, Исса?
— Гостеприимство гостеприимством, но в этих местах существует не менее важный и непреложный закон: чтобы не обременять хозяев ночными хлопотами, гость должен уметь рассчитывать время, которое ему необходимо, чтобы приехать в деревню засветло. Кроме того, есть поверье, что ночной гость приносит несчастье.
Вскоре нас повели на площадь. Юноша, участник обряда инициации, нес за нами циновку, на которую мы сели.
Сбоку на площади, словно нашест, укреплены два бревна, напоминающие по своей конструкции разновысокие спортивные гимнастические брусья. Это и есть местная «палата лордов». На верхнем бревне, упершись ногами в нижнее, устроились старейшины. Деревня управляется по принципу патриархальной геронтократии, поэтому авторитет и власть стариков здесь практически абсолютны.
Вновь долго и горячо что-то говорил Исса. В его выступлении опять слышались слова «Москва» и «Ташкент». Старики кивали головами, рассматривали принесенные на площадь бутылки. Наконец после короткого совещания Фаболи Тогола произнес речь, в которой теплые слова приветствия к гостям сочетались с пожеланиями хорошо провести время в деревне.
Нам отвели новую, чистую пристройку в доме Тьебле Тоголы. Это большая честь. Глинобитный пол был устлан соломенными циновками.