Письмо было дочитано в абсолютной тишине.
- Письмо подложное, - заявил Рик. – Кто-то пытается очернить имя королевской дочери. Я отказываюсь от свидетеля, я отказываюсь от адвоката и требую, чтобы письмо было сожжено.
- В ходатайстве отказано, - заявил судья. – Мы здесь, чтобы установить истину, поэтому рассмотрим это доказательство.
- Моя невеста не могла этого написать! – крикнул Вальдетюр. – Это наглая ложь и подлог!
- Просто вызовем даму Ботэ еще раз, - сказал судья. – Секретарь, оповестите ее и спросите, когда ей угодно будет появиться.
- Мне нужна еще одна серебряная монета, сопляк обещал, - напомнила о себе Энн Хоуп.
- Прошу вас задержаться, - сказал Адалмер, так и сияя, что его свидетель произвел впечатление, и стараясь не встречаться взглядом с Риком. – Может понадобиться очная ставка.
- Да? Ну хорошо, - старуха поскребла за ухом, как шелудивая собака.
- Думаю, мы разберемся и без вас, - сказал судья необыкновенно мягко, потряхивая у лица надушенным платочком. – Заплатите ей и пусть идет.
- Настаиваю! – возмутился Адалмер. – Дама Ботэ будет лгать!
- Мы найдем другой способ проверить ее правдивость, - сказал судья. - А почему вы, уважаемая Энн Хоуп, отдали письмо этому юноше, а не донесли адресату?
Старуха получила от недовольного Адалмера еще монету, а потом хмыкнула:
- Так ведь он заплатил, что тут непонятного? А Лиззи такая важная стала – сейчас к ней на хромой кобыле не подъедешь. Если бы красивая леди заплатила, я бы сопляку руку бы оторвала, а письма не отдала, а так…
Нищенку вывели и объявили перерыв, чтобы дождаться ответа дамы Ботэ. Рик рвался поговорить с Адалмером и ему, наконец, предоставили эту возможность.
- Ты что натворил?! – зашипел на него Рик. – Если ты навредишь ей…
- Ничего с ней не случится, - парировал тот. – Папочка-король замнет дело, в котором замешана его доченька. А свадьбу с вашим братом вы ведь и так хотели расстроить? Так что вам, как ни посмотри, одна польза. Ваша красотка будет свободной, а вы - живым.
- Глупец! Письмо – подделка!
- Да неужели? – торжествовал Адалмер. – А самая большая удача, что судья – двоюродный дядюшка покойной королевы. Сейчас об этой истории быстро узнает и король. Что-то он скажет?
- Я придушил бы тебя, - сказал Рик. – Ты пустил грязную сплетню о чистой девушке…
Адалмер благоразумно промолчал, но на лице его появилось такое недоверчивое выражение, что Рик готов был пришибить его на месте.
- Поймите же, - заявил адвокат. – Мне безразлично, что будет с этой красоткой. Моя задача – спасти вас. И я сделаю это, даже если вы потом меня убьете.
Рику оставалось только выругаться сквозь зубы.
Принесли ответную записку от дамы Ботэ. Она сообщала, что обязательно явится в суд, но только через три дня, так как чувствует себя неважно.
- Ну вот, отсрочка на три дня, - Адалмер потер руки. – Посмотрим, как эта пташка будет трепыхаться, когда попадет в силок.
Рик только покачал головой.
За три дня Вальдетюр не пришел ни разу, Адалмер тоже не показывался. Рик извелся, ожидая новостей. Он был зол на мальчишку, посмевшего втянуть в эту авантюру Дьюллу, подозревал козни Стеллы-Гертруды и мучился, не имея возможности предупредить любимую об опасности. Вдруг станет известно, что Дьюлла была в доме Клодвина? Как тогда посмотрит на нее Вальдетюр? Он и сейчас, наверное, мучается ревностью – поэтому и не показывается. Рику оставалось лишь надеяться, что Дьюлла сможет противостоять интригам, а король быстро укоротит болтливые языки.
Но вот день, когда должны были повторно допросить даму Ботэ, наступил. Рика опять перевели в зал суда, но на этот раз сняли цепи, и он заволновался еще больше. Вальдетюр тоже был в зале, но на брата не взглянул, а Адалмер так и сиял, словно его песочком почистили.
Дьюлла появилась в сопровождении фрейлин, и все встали, приветствуя ее. Она прошла к свидетельскому месту, гордо подняв голову, не глядя ни вправо, ни влево. Она была прекрасна, как заря – в алых одеждах, с локонами, струящимися на плечи и спину золотистым водопадом. Как будто само солнце заглянуло в мрачный зал. Не было ни одного мужчины, который не проводил бы ее взглядом, и вряд ли хоть кто-то остался равнодушным к сияющей красоте.