Родион Яковлевич немного помолчал.
— А теперь — по существу вопроса, — продолжил он. — Надо немедленно приступить к формированию штрафных рот, батальонов и отрядов заграждения. Дело это непростое, тем более в нашей ситуации. Надо учитывать, какие «кадры» туда войдут. Во главе рот и батальонов следует поставить опытных, надёжных командиров и политработников. Приказ № 227 не определяет статуса штрафных подразделений, придётся вырабатывать самим. Командиры и политработники должны прежде всего помнить, что штрафник — это тоже человек. Нельзя допустить, чтобы безнаказанно унижалось их человеческое достоинство, иначе какие будут из них бойцы? Кто-то решит, что жизнями штрафников можно пренебречь, будут бросать их на верную гибель, даже если это не вызвано интересами боя. Главное — проверить людей в бою, а не оценивать их по формальному признаку, навечно приклеивая ярлык штрафника. Бой покажет, кто есть кто. Среди них будут и герои, но будут и такие, кто как был трусом, так и останется. Тех, кто отличится в бою, надо поощрять вплоть до досрочного снятия судимости. Или, скажем, засчитывать им месяц участия в боях за полгода. Ну, и разумеется, досрочное присвоение званий, особый паёк, там, где это возможно.
— Не преждевременно ли всё это? — спросил кто-то. — Ещё самих штрафных подразделений нет, а мы уже о поощрениях думаем.
— В приказе изложены общие принципы, так сказать, стратегическая линия, — ответил Малиновский. — А мы должны определить тактику, чтобы приказ стал руководством к действию, и меры, которые позволят не наломать дров, как это порой бывает...
В конце заседания Родион Яковлевич сказал:
— Вот вы, товарищ Ларин, сказали, что такого приказа ещё не было. Да, такого действительно не было. Я думаю: этот приказ не только ради того, чтобы сказать нам горькую правду, и не только о нашем, Южном фронте. Приказ товарища Сталина поставил нас перед дилеммой — жизнь или смерть, свобода или рабство. Этот приказ призван разбудить великий дух нашего народа. Могут сказать: приказ жестокий. Но именно такой приказ и нужен сейчас. Мы все нуждаемся в психологическом переломе. Да-да, все без исключения, начиная с меня, командующего, и кончая рядовым бойцом. Проще говоря, встряска нужна, поворот мозгов на сто восемьдесят градусов! И ещё прошу запомнить одно правило: сделать из людей трусов проще простого, а вот сделать их храбрыми гораздо сложней. Но только это и принесёт нам победу.
...Когда Малиновский уже садился в машину, к нему подбежал запыхавшийся адъютант.
— Шифровка из Ставки, товарищ командующий! — Он поспешно протянул бланк.
Родион Яковлевич стремительно пробежал глазами короткий текст. Ставка приказывала ему и члену Военного совета немедленно прибыть в Москву.
Зябкий холодок пробежал по спине Малиновского: Ставка так просто не вызывает. Он обернулся к адъютанту:
— Сообщите Ларину. И передайте моё приказание командующему воздушными силами подготовить самолёт.
Неожиданно налетел ветер, багровое солнце предвещало перемену погоды. Степь зашумела, словно призывая дождь. Машину трясло на ухабах, вдалеке гремели орудийные залпы. По пути Малиновскому то и дело встречались небольшие группы бойцов, которые понуро брели на восток. Родион Яковлевич всякий раз останавливал машину, интересовался, какую задачу получили, сколько бойцов осталось в роте или взводе, говорил короткие бодрящие слова. Ближе к полевому аэродрому показались упряжки артиллерии на конной тяге. Ездовые, ссутулившись в сёдлах, беспокойно поглядывали на небо: дождь развезёт дороги и тогда полуголодным лошадям будет невмоготу тащить пушки. Так что неизвестно, что лучше: жара или дождь!
— Наблюдение за воздухом обеспечено? — спросил командующий у подбежавшего к нему командира батареи.
— Так точно, товарищ генерал! Да мы давно фрицев раскусили: ихние стервятники к полудню пожалуют, а то и попозже. Никак не раньше. Пока отсыпаются.
— Хорошо, — кивнул Малиновский. — Проследите, чтобы посты ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи. — Авт.) не дремали.
— Слушаюсь, товарищ командующий! Тут задремлешь, так и на том свете глаз не откроешь. Им сверху каждая букашка видна. Степь — она и есть степь.
Машина тронулась, вздымая пыль, и помчалась дальше, обгоняя колонны солдат и техники.
— Вон как начальство драпает, — махнул рукой в сторону удалявшейся машины молоденький, высокий, как жердь солдат. — Никакой немец не догонит.
— А ты не болтай, сосунок, — одёрнул его усатый солдат постарше, перекладывая винтовку на другое плечо и поправляя скатку. — Тебе хоть известно, кто там, в машине? Нет? Так чего ж ты свой поганый язык распускаешь?