— Ну и возмужал ты, браток!
Зашли в дом. Мальчуганы, до этого затаенно наблюдавшие из сеней за отцом и незнакомым дядей, теперь смело подбежали к ним, повисли на шее отца. Быстро-быстро, перебивая друг друга, стали спрашивать его о чем-то по-татарски, кося угольные глаза на Николая. Брат им отвечал тоже по-татарски. Николай ничего не понимал и растерянно смотрел то на ^брата, то на ребятишек. Но как только Григорий кончил говорить, ребята враз подбежали к Николаю, схватили за руки, потащили в переднюю комнату.
— Мои сыновья. Видал, какие орлы! — с гордостью сказал Григорий. — Еще есть дочь. Старшая у нас. Ушла помогать матери.
О том, что брат женился на татарской девушке, Николай знал. Знал и о детях. Но вот то, что в семье говорят по-татарски, брат не писал. Думал, говорят или по-русски, или по-марийски. А вон как оно…
— Это Иван, — показал Григорий на самого маленького. — Дал такое имя в честь нашего отца. А это средний, Нурислан. по-нашему, значит, Руслан — так зовут отца их матери. Старшего из сыновей, вот этого героя, — брат потрепал сына по круглой кудрявой голове, — назвал в честь себя, что ли — Гришей. Григорий Григорьевич, стало быть. Ну как, звучит? А дочка у нас Алина. Одним словом, интернациональная семья! — Брат гоготнул своей шутке и похлопал Николая по плечу.
— А по-марийски говорить не учишь? — спросил Николай.
— В нашем поселке мало марийцев, но вообще-то есть. Попозже все здесь будут. Познакомишься. А жена говорит по-марийски. Какая жена, если не будет знать родной язык мужа? Я-то ведь хорошо говорю по-татарски. А в общем-то, конечно, дело не в языке.
В это время в дом вошла хозяйка. Она уже знала, что у них гость. Видать, торопилась, наскоро умылась: в волнистых прядях волос еще дрожат, посверкивают серебряные горошины влаги. В красивом цветастом платье, на ногах татарские сапожки — читэк. У невестки приятное лицо с солнечным загаром, большие черные глаза, опушенные длинными ресницами. Брови узкие, круто выгнутые, как два острых серпа расчертили высокий смуглый лоб.
— Здравствуй, Николай! — поздоровалась она по-марийски и протянула руку.
— Здравствуйте, Гульсара-енгай! — с нежностью сказал Николай. И ни с того, ни с сего ляпнул:
— Какая вы… красивая…
В груди у него стало жарко, почувствовал, как наливаются краской щеки. Как-то не так бы надо сказать.
Но из неловкости вывела Николая сама же Гульсара:
— Енгай… Это что такое?
— По-марийски жену брата так называют, — ободрился Николай. — По-русски, значит, невестка.
— Килен, — вмешался Гриша, объясняя уже по-татарски.
— А, понимаю, понимаю! — согласно кивнула Гульсара. — Килен-енгай-невестка… Хорошие слова. И звучат красиво. Только ты не сердись на меня, Коля, я еще плохо по-марийски разговариваю. Все время прошу Гришу: поедем да поедем на твою родину, сразу бы выучила язык. А то хвалит, хвалит свою землю, а самого даже в отпуск не вытащишь… — Она с притворной укоризной посмотрела на мужа.
— Работа держит, — как бы оправдываясь, сказал Григорий. — Все некогда и некогда. Вот подрастут ребятишки, тогда и съездим все вместе.
Гульсара начала накрывать стол, а Гриша позвал Николая во двор показывать хозяйство. Только что пригнали с пастбища стадо, и во дворе было полно скотины: две коровы, телка, бычок, две годовалые свиньи. Тут же диковато жались к загородке овцы, гагакали у корыта упитанные гуси, кудахтали куры. В просторном дворе было тесно от всей этой живности…
— Ничего, браток, живешь! — восхитился Николай. — Сущий кулак.
— Здесь все так живут, — не без гордости сказал Гриша.
— Но ведь надо прокормить такую ораву. Ухаживать за ней. И работать в совхозе надо. Гульсара-то ведь тоже не дома сидит!
— Не сидит, верно. Приходится крутиться. А как иначе? Иной раз до полночи места не находим. Утром ни свет ни заря опять на ногах. Ты же знаешь, я не бездельник. Люблю работать.
— Так-то оно так, но зачем вам столько скотины?
— А что я, хуже других? Говорю, что здесь все так живут. Да потом, куда девать хлеб, овощи? Ты видел, какие у нас поля? Это же бывшие целинные земли, урожаи невиданные! Комбайнерам дают зерна по четыре тонны бесплатно. Вот и идет оно на корм скотине… Ты-то хоть как живешь? Пошли огород, там потолкуем.
В огороде Григорий сорвал тяжеленный спелый арбуз, разрезал на части. Забыв о своем вопросе, заговорил о другом:
— Как-то еще дома купил я арбуз, ну, с капустный вилочек, не больше. Заплатил два рубля, а он весь зеленый. И думал, что все арбузы такие. Только тут понял, какой это солнечный дар. Посмотри, сколько их у меня! — Григорий широким жестом обвел огород. Действительно, на грядках из-под тучных листьев там и тут выглядывали крутолобые, матово лоснящиеся арбузы. — Здесь они совсем дешевые, пять копеек килограмм. Вот тоже скотину ими кормим…
— Я живу все так же, — напомнил Николай вопрос брата. — По-прежнему в Йошкар-Оле, в однокомнатной квартире. Пока один — хватает. И работаю все там же, на заводе электроавтоматики.
— Пора бы и жениться, браток, — Григорий хитровато сощурил глаза. — А чего тянуть? Ведь уже не восемнадцать лет. Работа есть, квартира тоже. Жены только нет.
— Успею. Не такой уж я старик. Да и невесту еще не присмотрел. — И вспомнил шутливое присловье: — Жениться, браток, не напасть, лишь бы женатому не пропасть…
— Тоже верно, — согласился Григорий. — Но если добрую жену выберешь — не пропадешь. Вот есть тут у нас одна. Молоденькая, толковая.
Николай промолчал, поэтому брат деликатно сменил разговор:
— В деревню нет желания возвратиться? А то смотри, и к нам можно. Неплохо живем, сам видишь. Специалистов с руками, с ногами заберут, дом бесплатный поставят, скотины наведут…
— Нет, Гриша, привык я к городу, да вроде бы и на заводе у меня дела идут неплохо.
— Это, конечно, так. Кому, как говорится, что: утке — озеро, ласточке — небо. Но я бы, например, не прожил в городе. Придешь с работы — что делать? Неуж только спать? А тут, глядишь, есть чем заняться, не заскучаешь… Ну да ладно, не подумай, что я тебя агитирую. Сам, чай, не маленький.
Григорий поднялся.
— Ты посиди здесь, ешь арбуз-то, а я пойду покличу наших. Уже воротились, наверно, с работы.
Как-то незаметно село солнце, быстро стало темнеть, а Григорий все не возвращался. Николаю надоело сидеть одному, и он вышел за ворота.
Дневная жара еще не спала. От прокаленной солнцем земли исходил горячий воздух, он ощутимыми волнами поднимался над поселком. Роса еще не пала, во всем чувствовалась усталость и истома, и Николаю показалось, что эти теплые воздушные волны, настоенные на запахах вызревших трав и хлебов, не что иное, как вздохи умиротворенной обильным плодородием земли. В бескрайней дали, и на западе, и на востоке, как звездочки в меркнущем небе, один за другим вспыхивали огоньки. Но они не стояли на месте, все время, лучисто мигая, двигались, и Николай понял, что в степи работают комбайны. А потом услышал и рокот моторов.
Людей на улице было мало — все еще работали на своих огородах. Лишь овцы бродили меж одинаковых щитовых домов да во дворах помыкивали коровы.
— Дядя Коля, а мы вас потеряли! — вдруг услышал он позади себя негромкий голос. Николай обернулся. На тропке у изгороди стояла высокая девушка. В густеющих сумерках он не видел лица девушки, но по тому, как она назвала его дядей, сразу догадался: Алина.
— Все собрались, вас ждут…
Николай зашел следом за Алиной в дом.
— Куда ты запропастился? — брат потащил его за руку в переднюю комнату. — Только что был в огороде — и как растворился!
Григорий подвел его к столу, немного наигранно представил гостям: