С дороги было далеко видно, до самого леса, синеющего грядой у горизонта. А до леса — все зелено, сочно, свежо. Цветут рожь и ячмень, курчавится горох, картофельная ботва стоит ровными грядами, будто протянули далеко-далеко множество зеленых рельсов и соединили их где-то у кромки леса.
И бегут по этой равнине тени от редких облаков, невесомые, мимолетные, как сон.
Игорь Петрович смотрел и узнавал и не узнавал эту местность. Вон там должна быть деревня Карсак. А ее нет. Вместо деревни — ровное ржаное поле. Далее — Пистер. Но вместо нее три-четыре домика среди деревьев — в точь как Экермучаш в свое время. За Пистером — Тонакпай, а дальше, на склоне холма, — Большее Акашево. Между ними нет уже никакой рощицы, где играли пацанами. И родную деревню не узнать. За околицей красуется громадный животноводческий комплекс, рядом блестят куполами округлые сенажные башни, за старой улицей в беспорядке раскиданы двухэтажные каменные здания на манер городского микрорайона. Все не так, все ново, необычно для глаза и памяти. И Акашево — сплошь каменное. Вроде бы, та же земля, та же обширная равнина, отороченная с трех сторон лесами, но все будто бы переместилось в сторону, все не на месте. Взять ту же бетонку, что ведет к комплексу. Раньше здесь была проселочная дорога, пересекавшая Карсак. Сейчас она ушла правее. Или это кажется? Разве угадаешь, где была деревня, по трем домикам? Игорь Петрович все стоял и стоял на обочине, все смотрел и смотрел, ища приметы, знакомые с детства. И показалось ему: не там сошел, совсем в другой — чужой! — стороне. И будто кто-то нарочно переместил деревни, деревья, овраги, рощицы, чтобы спутать его, окончательно отрезать от родимых мест.
Но в душе все равно было легко и радостно, она не натянута сейчас, как струна балалайки, а ослаблена, спокойна. Игорь Петрович легко вздохнул, подхватил плащ и зашагал по проселку. Он не думал, куда, к кому зайти, кто его встретит — он просто возвращался на родину, торопился к далекому своему детству, к родной земле.
Обогнув пруд с сидевшими на берегу с удочками мальчишками, так и не повернувшимися в сторону незнакомого человека, как непременно случилось бы во времена его детства, Игорь Петрович вступил на асфальтированную улицу. Посмотрел налево, направо, ничего не узнавая. Видимо, старые дома обновили, перестроили или выстроили на их месте новые. Много каменных, с резными наличниками, палисадниками. На крышах телевизионные антенны. У некоторых ворот пристроены гаражи.
Он постарался вспомнить, где кто жил, чьи дома здесь стояли. И, удивительно, мало что вспомнил. Встречались и люди, шедшие, видимо, на обед. Он пристально всматривался в лица, стараясь узнать кого-либо, даже оглядывался, но опять же безуспешно. Спросить не решался. Да и они особо не раз-глады вали его: глянут мельком и дальше идут. Ладно, молодежь он, конечно, не знает, но своего-то возраста должен бы помнить. Почему же столько людей прошло — и ни одного знакомого?
Миновал двухэтажную школу, оставил позади магазин — все новое, раньше их не было. А вон там место, где должен бы стоять родительский дом. Чудо! Стоит! Точно такой же, тот же самый! В целости и сохранности. Три окна на улицу, те же наличники, лишь в другой цвет выкрашены. Правда, нет клети и хлева. Вместо них рядом с домом раскинулся яблоневый сад, цветочные клумбы разбиты, стоит скамейка со спинкой. А вместо сеней нечто вроде тамбура пристроено. Кто же здесь живет сейчас? Подойдя ближе, Игорь Петрович увидел вывеску: «Тонакпаевский сельский медпункт». Вона кто живет… Медпункт, значит. Куда же сейчас? Кого бы спросить?.. Рядом Егор жил. Может, к нему зайти?..
— Можно?
Небольшая семья сидит за столом: старая женщина — мать, видимо, молодой мужчина и его жена с белокурой девочкой на коленях, что играет ложкой, мешая матери есть.
— Заходите, садитесь поближе, — быстро отозвалась старушка.
— Пусть хлеб-соль ваш будет обильным, — вспомнил вдруг Игорь Петрович старое марийское приветствие.
— Садитесь с нами, будет еще обильнее, — в тон ему ответила старушка, быстро вышла из-за стола и принесла с кухни ложку и тарелку с супом. — Видать, с дороги, устал. Отдохни, поешь…
— Тау, спасибо. Не устал и поел недавно, — отозвался Игорь Петрович. — Хочу спросить у вас… Здесь жил Егор. Где он сейчас, где его семья?
Все перестали есть, переглянулись, потом мужчина посмотрел в окно так, будто сейчас должен появиться на улице этот самый Егор, и промолвил:
— Не знаю такого. А как его фамилия, как отчество?
Игорь Петрович и сам никогда не знал этого.
— Нет, нет, — покачала головой старушка. — Мы ведь приезжие. С год всего здесь живем. Из-под Сернура мы…
— А может, знаете Сану, сына Микала Семона? — спросил Игорь Петрович, чтоб снова не попасть вот так же впросак. Вообще-то он помнил, где должен бы стоять дом Сану, но кто знает, может, он уехал куда, как Егор, продал дом или отстроился в другом месте…
— Сану, Сану… По отцу Семон…
— Так это же Александр Семенович! — начали вдруг объяснять ему все разом. — Наш бригадир. Отсюда, постой-ка, отсюда седьмой дом на этой же стороне…
Игорь Петрович прикинул в уме: получилось — на прежнем месте.
Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, он вышел на улицу, решив сейчас же навестить Сану. Отсчитал шесть дворов и остановился, пораженный. Да-а, вот это хоромы! А ведь в какой хибарке жили! Громадный пятистенок с большими окнами, просторная веранда сплошь под стеклом, надворные постройки и сам двор — под одной крышей, так что ни капли дождя не попадет. Сад за домом, с яблонями, вишнями, смородиной, малиной и прочими фруктовыми и ягодными посадками, рядом кирпичный гараж, в огороде новая баня…
Двери были не заперты, и Игорь Петрович, постучавшись, вошел. Обошел четыре просторные комнаты, заглянул в заднюю половину, на веранду — ни души. Вышел во двор, подал голос:
— Дома ли хозяин?
Открылась задняя дверь с огорода, и появился сам Александр Семенович. Поздоровался, оглядывая гостя — не признал.
А Игорь Петрович узнал его сразу. Хоть годы и не красят человека, но все равно оставляют приметы былого: в лице, в голосе, в походке, жестах…
— Как живешь-поживаешь, Сану? — Игорь Петрович протянул хозяину руку. — Не признал? Игорь я. Сапсайкин. Помнишь, в детстве вместе играли? Неужто забыл? Футбольный мяч, Большое Акашево, черемуха в Энермучаше, с которой я шлепнулся…
Теперь и Александр Семенович узнал гостя. Шагнул навстречу, крепко обнял, похлопал по спине, отстранил от себя, не выпуская из рук, и лишь тогда сказал:
— Теперь признал! Очень уж ты изменился… Это сколько же мы не виделись? Сколько ты не был в родной деревне?
— А, почитай, как в город переехали…
Александр Семенович пригласил гостя в дом, поставил на газовую плиту чайник. Объяснил:
— На обед пришел. Да вот решил пчел посмотреть. Нужно новый улей заводить, не сегодня-завтра рой отделится… Ну, а ты как живешь?
— Хорошо живу. Грех жаловаться.
— Значит, не раскаиваешься, что в город перебрался?
— Нет, не раскаиваюсь. Да еще и подумываю: хорошо, что сбежал вовремя. Что бы я здесь увидел? День и ночь работа, вздохнуть некогда… А спасибо никогда не услышишь…
— Ну, сейчас не так. Переменилась жизнь. Хотя насчет спасибо…
— Да-да, видел. Богато, черта, живете. А сам-то какие хоромины отмахал!..
Игорь Петрович мимоходом окинул взглядом мебель, так, чтобы хозяин не заметил. Все новое, недавно из магазина. Лак, полировка — стандарт. Побьется или сломается — не жалко и в печку. Но промолчал об этом.
— А зарабатываешь как? — спросил Александр Семенович.
— До трехсот в месяц выходит. Да еще дома подрабатываю… Сыновей женил — сразу по кооперативной квартире им купил, — непонятно зачем расхвастался Игорь Петрович. — Сейчас дочка на машину просит. Подожду чуток, не дам. Ненадежное это дело: иль машину сломают, иль шею себе…
— А моему старшему квартиру дали. Видел, чай, много-квартирки за околицей? Меньшого при себе держу — в задней половине живут с молодой женой. Мы со старухой здесь…