3
Вечерний туалет
Очень трудно отдыхать, когда тебе велено отдыхать. Но я попыталась.
Сняв ботинки, я легла на кровать. Она оказалась довольно жёсткой, а простыни так накрахмалены, что напоминали газетную бумагу. Я закрыла глаза и постаралась думать о чём-то другом, а не о своих домашних.
Иногда, когда мне становится скучно, я придумываю романтические истории, которые никогда в жизни не решусь записать: а вдруг кто-то другой их прочтёт? Я тогда просто умру от стыда, не сходя с места.
Однажды я увидела в витрине антикварной лавки картину. На ней были изображены рыцарь и девушка, которые стояли совсем рядом и собирались поцеловаться. Он был высокий и статный, с тёмными волосами до плеч. А золотые вьющиеся волосы девушки ниспадали до талии. Закрыв глаза, она подняла лицо вверх, а рыцарь склонился над ней, и у меня даже защекотало в животе, когда я увидела эту картину. Она провисела в витрине несколько недель, и я придумывала массу поводов, чтобы пройти мимо. Я старалась пойти одна, потому что Улле или Эдит стали бы смеяться, если бы я захотела остановиться и посмотреть на картину. Само собой, всё это было ещё до того, как я заболела.
А однажды картина исчезла, и на её месте появилось скучное полотно с цветами в вазе. Наверное, какой-нибудь богач купил рыцаря и девушку, чтобы повесить у себя дома. И всё же я была рада, что мне удалось увидеть ту картину столько раз – рыцарь и девушка крепко отпечатались у меня в памяти. Когда мне требовалось сочинить романтическую историю, я просто представляла их и начинала придумывать.
Должно быть, в конце концов я всё же задремала, потому что испугалась до жути, когда двери палаты распахнулись и с важным видом вошла сестра Эмерентия, а за ней ещё две медсестры. Одна катила перед собой тележку, другая несла в руках какую-то сложенную ткань. Сестры Петронеллы среди них не было, и обе, казалось, боялись сестру Эмерентию не меньше, чем я.
– Вставайте, – скомандовала мне старшая медсестра.
Я послушно выбралась из постели.
– Раздевайтесь, пришло время вечернего туалета.
Это было ужасно. Я долго возилась с пуговицами на кофте, и всё получалось ещё медленнее оттого, что сестра Эмерентия с сердитым видом смотрела на меня. В конце концов я встала рядом с кроватью в одном нижнем белье.
Не все дети в нашем дворе носят пояс с чулками, но мы с сёстрами носим. И всё очень чистое, матушка об этом заботится. Но трудно не заметить, что моё бельё залатано во многих местах. Ведь оно уже было ношеное, когда досталось Эдит, а потом и она его ещё немного потрепала, прежде чем передать мне. Пожалуй, когда оно перейдёт к Эллен, там уже будет больше швов и заплат, чем ткани. Я стояла вся красная от стыда – к такому я совсем не была готова.
Две сестры шагнули вперёд и принялись тереть мне ноги и руки влажными тряпками. Они так старались, что у меня покраснела кожа.
– Вши? – спросила сестра Эмерентия. В её устах это слово прозвучало как щелчок кнута.
Я почувствовала себя оскорблённой. Да, я из бедной семьи, но наша матушка каждую неделю тщательно расчёсывает всех детей мелким гребнем. Улле это так не нравилось, что он совсем состриг волосы, а за ним то же самое тут же захотели сделать Ларс и Эрик. Теперь все трое ходят почти лысые.
Потом медсёстры захотели, чтобы я сняла и бельё тоже и надела чистое. Мне было очень неловко раздеваться совсем догола перед тремя незнакомыми женщинами. В бане другое дело – там все раздетые. Но, наверное, в санаториях всегда так.
Голой мне не пришлось простоять и нескольких секунд – мне тут же дали белую накрахмаленную ночную рубашку, такую же жёсткую, как и простыни. И на этом вечерний туалет, похоже, закончился.
Снаружи начало темнеть. Одна сестра подкатила тележку и приподняла круглую крышку, под которой оказались тарелка овсяной каши, два больших куска хлеба с маслом и анчоусом и стакан молока. Только теперь я поняла, что ужасно проголодалась. Столько съестного сразу я не видела с Рождества, когда мы ходили в церковь получать пакеты с едой.
– Я буду есть здесь, в палате? – осторожно спросила я.
– Да, а чего вы ожидали? – хмыкнула сестра Эмерентия. – Столик у окна в Биржевом клубе?
Вовсе нет. Хотя я и надеялась выйти куда-то, посмотреть на санаторий. Но я не произнесла ни звука и, сев перед тележкой, начала есть. Каша оказалась горячей и сытной, молоко – густым и сладким.
– Завтра вы встретитесь с доктором Хагманом, – сказала сестра Эмерентия. – Нужно будет чётко отвечать на его вопросы и не баловаться.