Он подумал, что пойти в милицию было бы проще. Сдастся, а там пусть сами разбираются. Лучше, чем жить в вечном чувстве вины и по ночам грызть подушки, вспоминая лучистые Нинины глаза, похожие на переспелые до черноты блестящие вишни, лукавую улыбку и ямочки на щеках, а потом – кровавые капли на снегу. Как он сможет смотреться в зеркало? Как будет жить дальше, зная истинного себя?
Гордей выдохнул дым в небо и зажмурился. Ему бы возненавидеть Тоню, да только не было в сердце ни капли ненависти к несчастной старухе, потерявшей дорогую дочь. Мог бы Гордей что-то исправить, если бы вовремя заметил Сашку? Да нет, наверное, ничего.
Закат стремительно таял, лиловый небосвод покрывался серым полотном с мелкой взвесью блёклых звёзд. Откуда-то доносились голоса: не умолкали встревоженные Красиловцы, а может, боялись новых смертей. Гордей хмыкнул под нос. Не бойтесь, тут ваш зверь сидит, сидит и курит, совсем один, и убивать никого не собирается.
А в прошлые разы собирался?
Перед глазами резко потемнело, словно выключили свет. Гордей упал на росистую землю и забился, хватая ртом воздух, которого разом стало слишком мало. Пальцы потянулись к шее, будто собирались раскроить горло, и царапнуло по коже острыми и твёрдыми, явно не человеческими когтями.
Когда вновь стало светло, зрение изменилось. Не было больше красок, только оттенки серого, чёрного и жемчужного, зато каждый листок трепетал и переливался очерченными краями, словно бриллиант в оправе. Гордей попытался подняться на ноги, но вышло только встать на четвереньки. Он несколько раз моргнул и выдавил из горла глухой рык. Взглянув вниз, увидел мощные лапы, покрытые жёсткой шерстью.
Ниже по улице послышались приближающиеся голоса. Гордей заметался: куда деться? Спрятаться? Лечь под забор, прикинувшись дворовой собакой?
Замаячили впереди фонари – деревенские освещали себе путь, возвращаясь домой. Мысли быстро покинули голову – отозвалось звериное, задвигая человеческое на задворки разума. Сердце забилось так сильно, что лапы сами подняли тело и понесли по дороге.
– Что там, волк, что ли?
– А не медведь?
– Зверь, зверь Красиловский!
Гордей помчался со всех ног, а сзади нарастали крики: удивлённые и разозлённые. Метнувшись звериным грузным телом в кусты, он ветками чуть не ободрал шкуру и выскочил с другой стороны улицы.
Но и там ждали люди, до темноты, должно быть, толпившиеся у магазина. Гордей попытался вернуться назад, но крики и лучи фонарей вынудили всё-таки не останавливаться и рвануть вперёд.
– Зверь! Вот он! Зверь выскочил! – завопили у магазина. Женщины кинулись врассыпную, несколько фигур отделились от толпы и бросились в сторону Гордея.
Крики нарастали со всех сторон. Всё Красилово будто разом высыпало из своих домов, вооружившись кто топором, кто косой, кто вилами и погналось, вопя и размахивая орудиями. Гнев скопился и вылился, обнаружив, наконец, виновника давних несчастий и страха.
Звериное сердце заходилось в ужасе погони: древнее, дремучее чувство, тысячелетиями заставляющее зверей спасаться от кричащих людей и огней. Ни зубы, ни когти, ни мышцы не спасли бы от разъярённой толпы, и лапы несли и несли прочь от людей. Стоило отбиться от одной группы, как навстречу выскакивала другая, ещё шумнее и многочисленнее. Дворовые собаки рвались с цепей и заливались лаем до хрипоты.
Несколько раз в тело ударялись камни, брошенные с такой злобой, что точно нанесли бы увечья, будь шкура потоньше, а кости не такими крепкими. Однажды по боку задело косой, оставив длинную кровоточащую царапину. Страх и метания высасывали силы, зато людей бодрила злоба, и с каждой минутой становилось всё труднее выбирать пути и увиливать от летящих камней и бутылок.
Гордей пытался выбраться к шоссе и оторваться от погони, бросившись со всех лап вниз по спуску, но его каждый раз оттесняли с окраин деревни, вынуждая возвращаться на главные улицы. Ближе к концу ночи он, почти выбившись из сил, понял, что его взяли в плотное кольцо. Местные вооружились факелами, совсем как пещерные люди, молотили чем-то тяжёлым по железу. Среди криков то и дело раздавались выстрелы, один из которых попал в фонарь, погрузив площадку перед магазином во тьму.
Щёлкая зубами, Гордей попятился к магазинной двери. В голове лишь стучало и пульсировало, горело алым страхом и мелькало одной-единственной связной мыслью: «опасность!» «опасность!»
Ничего от человека или мало-мальски разумной твари.
Крики Красиловцев сливались в захваченном страхом мозгу в несвязные вопли, слова таяли и вспыхивали жёлтыми огнями, лишаясь смысла. Враги наступали со всех сторон, а сзади вжималась в уставшее тело закрытая дверь.