Горящая головня ударилась о лоб и рассыпалась перед глазами обжигающими искрами. Запахло палёной шерстью. Пасть раскрылась, исторгая рык, а лапы сами помчали прочь, лишь бы куда, лишь бы вырваться из круга. Приметив просвет между рядами людей, зверь ломанулся туда изо всех сил.
В него летели камни, разбитые бутылки и палки. Выстрел обжёг бедро, по спине пришёлся удар крепкой палкой, который мог бы сбить с ног крупную собаку. Но не волколака.
В крови догорало ведьминское зелье, и с каждым ударом сердца его действие становилось слабее. Перед глазами клубился туман беспамятства, всё, что происходило минутой ранее, истончалось и рвалось, забываясь навсегда.
***
Гордей пришёл в себя лишь утром, когда разгорался рассвет цвета спелой малины. Он лежал на земле, недалеко от того оврага, где нашли Свету Лещицыну.
Тело немилосердно ныло, будто каждую кость если не переломали, то по меньшей мере старательно пытались переломить. Бок заливала кровь, на бедре темнела глубокая рана.
Сперва он подумал, что выпил лишнего с дядей Колей, но постепенно воспоминания о страшной ночи стали прокрадываться в голову, выступать, как переводные картинки.
– Лучше бы убили, – прошептал Гордей и откинул голову, закрыв глаза.
Рассвет горел малиновым, кровавым, и где-то вдалеке слышался вой милицейской сирены, сливающийся с утренними петушиными криками.