Никто не увидел и не понял всего сказанного лучше, чем Р.Г. Тоуни, и именно поэтому уместно будет завершить эту главу еще одной его цитатой:
Итак, организация общества, в основе которой будут лежать функции, а не права, подразумевает три вещи. Она означает, во-первых, что имущественные права будут сохранены там, где им сопутствует фактическая работа, и отменены там, где этого не происходит. Она означает, во-вторых, что производители будут непосредственно связаны с сообществом, для которого они производят (чтобы их ответственность перед ним могла быть очевидной и не вызревающей сомнений), вместо того чтобы непосредственно подчиняться акционерам, которых интересует не выполненная работа, а полученная выручка. Она означает, в-третьих, что обязанность поддерживать выполнение этой работы будет лежать на профессиональных организациях тех, кто ее выполняет. Открытые для критики и надзора со стороны потребителей, эти организации будут иметь такой веский голос в управлении отраслью, какой может понадобиться, чтобы гарантировать выполнение этого обязательства.
XIX. Новые модели собственности
Д.К. Гэлбрейт говорил об изобилии в частном секторе и обнищании государственного сектора. Показательно, что он ссылался на Соединенные Штаты, которые, по общему мнению и по привычным меркам, являются самой богатой страной в мире. Как могло случиться в самой богатой стране обнищание государственного сектора, причем в масштабах гораздо более серьезных, чем во многих других странах, валовой национальный продукт которой, с поправкой на численность населения, намного меньше? Если рост американской экономики до ее нынешнего уровня не покончил с обнищанием государственного сектора — а, быть может, даже сопровождался его усилением — то разумно ли ожидать, что благодаря дальнейшему «росту» это обнищание будет сдержано или устранено? Как объяснить, что страны с самыми высокими темпами роста по большей части оказываются самыми загрязненными и страдают тяжелейшим обнищанием государственного сектора? Если валовой национальный продукт Соединенного Королевства растет, скажем, на 5% (то есть около двух миллиардов фунтов) в год, можем ли мы использовать эти деньги, это дополнительное богатство, для того чтобы «претворить в жизнь чаяния нашей нации»?
Разумеется, нет. Ведь при системе частной собственности любое новое богатство, как только оно возникает, немедленно и автоматически присваивается частным лицом. Органы власти едва ли имеют хоть какой-то собственный доход и вынуждены извлекать из карманов своих граждан денежные суммы, которые граждане считают по праву своими собственными. Не удивительно, что это ведет к бесконечной битве умов между сборщиками налогов и гражданами, битве, в которой богатые, заручившись помощью высокооплачиваемых налоговых экспертов, преуспевают куда больше, чем бедные.
В ходе попыток заткнуть «лазейки», налоговое законодательство становится все сложнее, а спрос на налоговых консультантов (и следовательно, их доход) — все выше. Поскольку налогоплательщики чувствуют, что у них отнимают то, что они заработали, они не просто стараются использовать всякую возможность законно минимизировать налоговые затраты (не говоря уже о практиках незаконного уклонения от налогов), но еще и поднимают непрекращающийся вопль с требованием сокращения государственных расходов. Предвыборный лозунг «Больше налогов на большие государственные расходы!» не собрал бы много голосов, каким бы бросающимся в глаза не было несоответствие между изобилием в частном секторе и обнищанием государственного сектора.
Эту дилемму не разрешить, если только признание необходимости социальных расходов[122] не найдет свое выражение в структуре собственности на средства производства.
Вопрос касается не только обнищания государственного сектора, например, психиатрических лечебниц, тюрем и бесчисленного множества прочих учреждений и служб, содержащихся на государственные средства. Это лишь негативная сторона проблемы. С позитивной ее стороной мы сталкиваемся там, где большие количества государственных денежных средств затрачены или тратятся на то, что принято называть «инфраструктурой», в результате чего частные предприятия получают значительные выгоды бесплатно. Это хорошо известно каждому, кто когда-либо занимался основанием предприятия или ведением его дел в бедном обществе, где «инфраструктура» недостаточно развита или совсем отсутствует. Такой предприниматель не может надеяться на дешевый транспорт и другие общественные услуги; он может столкнуться с необходимостью за свой счет обеспечивать то, что в обществе с высоко развитой инфраструктурой он имел бы даром или за небольшую плату; он не может рассчитывать на то, чтобы найти квалифицированных людей: ему приходится обучать их самому; и т.д. В любом обществе, богатом или бедном, все образовательные, медицинские и исследовательские учреждения даруют частному предпринимательству бесчисленные выгоды — выгоды, за которые частное предпринимательство платит не напрямую, как в большинстве случаев, а косвенно — посредством налогов. Налогам же, как упоминалось выше, противятся, на них негодуют, против них устраивают кампании и, зачастую, их успешно избегают. То, что органы власти вынуждены получать плату за выгоды, которые частное предпринимательство имеет с «инфраструктуры», не напрямую, в качестве доли от прибылей предприятий, а лишь после того, как прибыль была присвоена частными лицами — это в высшей степени нелогичная, ведущая к бесконечным усложнениям и мистификациям практика. Частное предпринимательство уверено, что его прибыли зарабатываются собственными силами, и что органы власти отбирают значительную часть этих прибылей с налогами. Строго говоря, это мнение не соответствует истине. Истина в том, что органы власти, коль скоро они платят за инфраструктуру, берут на себя немалую часть издержек частного предпринимательства, и таким образом прибыли частного предпринимательства намного превосходят его достижения.
122
Английский термин «public expenditure» принято переводить как «государственные расходы». Обычно он действительно используется в таком значении — как, например, в предыдущем абзаце, где Шумахер говорит от лица политиков и налогоплательщиков. Однако потенциально этот термин может использоваться шире, что связано с множеством значений английского слова «public». Как станет видно ниже, именно в таком значении его использует Шумахер: он имеет в виду любые расходы, которые осуществляются специально уполномоченным органом (необязательно государственным) и идут на общественные нужды. В связи с этим там, где Шумахер говорит от собственного лица, я позволил себе использовать такое не совсем привычное выражение, как «социальные расходы».