– Когда начальство кого-то слушало?
– А мы – разгребай. Ну-ка… всё-таки кто-то есть…
Он опять приподнялся и стал пристально вглядываться в темноту леса. Серёгин на четвереньках пересёк площадку и стал смотреть с другой стороны.
Это была древняя башенка, последнее, что уцелело от маленькой белокаменной крепости, стоявшей на переправе. Сейчас и река пересохла, вернее, ушла отсюда, главное русло было теперь километрах в десяти к югу, и дорогой давно никто не пользовался – между сланцевых плит местами пробивались кусты и даже деревца.
До збмка отсюда было четыре километра по прямой – через лес и луг. Но могло быть хоть четыреста, потому что уже светло, а через час взойдёт солнце. Хочешь не хочешь, а день придётся проторчать здесь… длинный жаркий день. Потому что сутки здесь, хоть и делятся на две дюжины долей, в пересчёте на земные длятся почти тридцать часов. И летний день в этих широтах – это двадцать земных часов…
На Тироне никогда не бывает сплошной темноты: шесть лун, хоть и мелких сравнительно, но – одна-две на небе есть всегда, так что при хорошем ночном зрении можно что-нибудь рассмотреть. Сейчас конфигурация лун такая, что самый тёмный час – сразу после заката. Темнеет здесь стремительно, сумерек почти нет…
На ночное зрение Серёгин не жаловался никогда – даром, что дальтоник, и некоторые оттенки красного и зелёного казались ему одним цветом. Вот и сейчас – всмотревшись, он различил между стволами множественное небыстрое движение.
– Костя, – позвал он. – Кость…
Что-то вроде всхлипа…
Он резко обернулся, вскидывая автомат. Санчес оседал, держась обеими руками за голову, а через стену плавно, как в замедленном кино, переплывали три чёрные фигуры. Серёгин повёл стволом, вжав спуск до максимального темпа стрельбы. С визгом электропилы, врубившейся в суковатый дуб, поток игольчато-тонких (три целых семь десятых миллиметра) пуль срубил всех троих. Не теряя времени, Серёгин сорвал с ремня и перебросил через парапет циркониевую гранату, потом вторую. Они взрывались вроде бы не сильно, но осколками секли всё живое в радиусе полусотни метров. С той стороны перемахнул ещё один чёрный, его Серёгин молча ударил прикладом и выкинул обратно. Несколько секунд было тихо… десять секунд было тихо… Потом началась пальба – со всех сторон. Пришлось присесть на корточки. Тяжёлые пули врезблись в гребень парапета или с паровозным гудением проносились над самой головой.
Что ни говори, а стрелять чапы научились…
Санчес весь напрягся, задрожал и вытянулся.
– Эх, Кость, – упрекнул его Серёгин. – Что ж я теперь – один?
Он собрал всё оружие, которое было: два автомата, четырнадцать магазинов к ним, пистолет Санчеса, который он непонятно зачем всегда таскал на поясе, и три обоймы к нему, два десятка гранат: циркониевых осколочных – и пластиковых, которые взрываются так мощно, что ими можно подрывать танки. Танков у чапов, слава Всевышнему, пока нет… но скоро будут наверняка. Бронепоезда, говорят, уже появились… В общем, согласно правилу номер шесть: без еды протянешь три недели, без воды – три дня, без гранат не проживёшь и часа. У мёртвых чапов при себе оказались только ножи и эти их метательные штуки, похожие на бритвенно-острые бумеранги, изогнутые в виде буквы S. Летали они довольно далеко и точно, если уметь бросать. Серёгин не умел. Вот Санчес умел, и что? Ею же ему и в висок…
Лёжа на боку, он поднял автомат над стеной и дал наугад короткую очередь – в медленном темпе. Затихший было обстрел возобновился с утроенной силой.
Пока стреляют – не полезут…
Ещё было три с половиной фляги воды, фляга коньяка и два рациона: толстые двухсотграммовые плитки, по консистенции похожие на шоколад, а вкусом напоминающие хорошо пропылённый сальный войлок. Считалось, что целой плитки хватает на обеспечение суточной потребности во всём. Серёгин обычно растягивал её на двое суток, и явно без вреда для организма.
Ещё была коробочка с рыжими квадратными таблетками, позволяющими не спать. Таблеток было шестнадцать. Он сомневался, что израсходует хотя бы половину из них.
Аптечки – то есть перевязочные пакеты плюс два шприца: один с обезболивающим, другой с сильнейшим антибиотиком. Лучше бы к ним так и не прикасаться.
Ещё были осветительные и сигнальные ракеты. Это пока ни к чему. Сигналить своим? Придите и заберите меня? Когда их в замке осталось человек шестьдесят…
Говорят, что должно прибыть пополнение. И что с юга пробивается генерал Чин с огромной армией. Но мало ли что говорят.
Если ребята услышат пальбу и сами придут – хорошо. А звать не буду.
– Вы вообще не ложились, – сказал адъютант с укором. – Нельзя же так.
– Надо, браток, себя заставлять, – подхватил полковник. – Ладно…
Он хотел сказать всегдашнее: «В морге отоспимся», – но подумал, что сегодня шутка не прозвучит. Слишком много нынче у всех шансов отоспаться – и уж, конечно, не в морге. Свалят в ров и даже песочком не присыплют…
– Простите, Игорь Николаич, не понял?
– Что? А… Это анекдот. Старый. Тебе растолковывать придётся, в чём там соль. Сходи-ка ещё к мозгозвону, вдруг новости есть.
– Да они бы сами прибежали…
– Я что сказал?
Адъютант угрюмо потопал вниз, гремя огромными ботинками по чугунным ступенькам. Он был у полковника сравнительно недавно, пришлось взять взамен помершего от осиных укусов Старикова. Стариков умел делать всё, этот – только препираться. Неуклюжий, неопрятный, упрямый… И фамилия – Дупак. Только в армию с такой фамилией. И что его понесло в Легион? Сидел бы в своём Нижнеудинске…
Полковник посмотрел на карту. Пропавшая разведгруппа должна была угодить в переделку где-то здесь. Исходя из примерной скорости движения и последнего пеленга, который взял мозгозвон. Плохо то, что в группе только Пилипенко мог отвечать мозгозвону, остальные были глухие, как полосатые тюфяки. И то, что мозгозвон не засёк момента смерти, говорило об одном: эта самая смерть наступила мгновенно. Пуля в лоб. Или – что невероятно, но нужно принимать в расчёт – в затылок…
Двое в группе были гвардейцами герцога, неотёсанные ребята, их взяли за знание местности. И чтобы двое этих положили троих наших? В страшном сне не приснится. Нет, не верю.
Другой вариант – Серёгин и Санчес сговорились и дезертировали. Этим положить троих в полсекунды – раз плюнуть. Что тот головорез, пробы негде ставить, что другой. А смылись… да чёрт их знает, почему. Чапы – или кто за ними стоит (а кто-то стоит, теперь никаких сомнений) – предложили больше денег. Не золото, а бриллианты. Или что-то ещё.
Кто-то здесь же, в замке, и предложил…
Но почему-то полковник знал, что на самом деле всё обстоит как-то совсем иначе.
В конце концов, ребят попросту могли ждать. Что в замке были шпионы, он не сомневался. Герцог по его требованию уже менял всю прислугу, но, скорее всего, среди новых тоже были шпионы – заготовленные заранее. Проклятая страна… Попали в засаду… и это тем более вероятно, что вчера на военном совете обсуждали, а не послать ли к объекту, обозначенному на карте как «Сахарная голова», не разведку, а сразу штурмовую группу. Но этот герцог, перемать-перемать-перемать… А жаль. Получалось куда как изящно: по-тихому отдать уже ненужный и, в общем-то, обречённый збмок – проскочить за спинами ликующих победителей и разнести к чёртовой матери эту «Сахарную голову». Потом, не задерживаясь – марш-бросок к морю… и вот только грызли невнятные сомнения: а не ложный ли это объект, не приманка ли?
Уж слишком старательно её подсовывали…
Полковник встал и с хрустом потянулся. Поздно гадать, момент упущен, данных разведки нет – и, скорее всего, уже не будет. Продержимся день, а там…
Не будем загадывать.
Он вышел на парапет донжона. Вид отсюда открывался исключительный. Даже не взглянув на флюгер и не подходя к стереотрубе, он понял, что и сегодня всё начнётся с бомбёжки. Особого ущерба она не принесёт, но здорово потреплет нервы – потому что все ждут, что вот-вот полетят бомбочки с каким-нибудь ипритом. Или чем похуже.