Я обещаю Кэтлин вечную любовь, она повторяет за мной, и мы обмениваемся кольцами. Последние месяцы были напряженными. Кэтлин не хотела узнавать пол ребенка, но только об этом и говорила. Она переехала ко мне сразу же, как мама с Бриджет вернулись из Килкенни. Я был рядом, когда малыш впервые толкнулся, когда начал активно двигаться (особенно по ночам), и когда на животе появилось очертание его ручек и ножек.
Если раньше мы с Кэтлин сношались время от времени, то после известий о ее беременности это стало происходить на регулярной основе. Я прекратил называть ее Рори, но все равно во время секса не мог смотреть в лицо. К счастью, есть много поз, во время которых я могу видеть лишь ее обнаженную спину.
После церемонии мы возвращаемся домой. Кэт пить нельзя, и я тоже завязал с алкоголем. Мама и Элейн решили съехаться, потому что они подруги, а нам с Кэтлин, по-видимому, нужно личное пространство — тем более раз уж скоро у нас родится малыш Глен.
Кстати, про имя.
Помимо того, что я был удивлен и озадачен выбором, Глен — ужасное имя для человека, которому еще не исполнилось шестьдесят пять. А нашему Глену стукнет столько лишь через шесть десятков лет.
Мы врываемся в дом, и Кэт, стеная, снимает огромное белое платье. В нем она похожа на облако, но я не дурак и говорить ей об этом не собираюсь.
— Ты больше не думал продать свои песни? — спрашивает Кэт, вытаскивая из прически невидимки и зажимая их зубами.
Я качаю головой и, вздохнув, падаю на диван.
— Мал, — просит она.
Я включаю телевизор и скрещиваю ноги. Показывают передачу «Наличные деньги на чердаке».
Чтоб тебя, Глен. Ты уже переигрываешь, не кажется?
— Мне тебя не понять, — дуется Кики, с досады резкими движениями снимая браслеты и драгоценности. — Ты блестящий автор. Мы могли бы заработать отличные деньги, а не жить на папино наследство, от которого уже почти ничего не осталось. Вместо той поддержанной фигни в комнату Глена можно было бы купить хорошую дорогую мебель. Хоть убей, но я не понимаю, в чем причина.
— Потому что это мои песни.
И песни Рори. Это она меня вдохновила. Я совсем не хочу показывать миру, что творилось у меня в голове в тот день, что я провел с ней, после ее отъезда и все, что случилось потом. Все остальные написанные до нее песни, которые у меня хотели купить, больше не актуальны. Рори меня изменила.
Кэт ничего этого не знает: ни истории этих песен, ни о том, что, когда постоянно спрашивает о них, в грудь словно нож втыкается.
Она влетает в спальню.
— Ты неразумен.
Раньше это была мамина спальня. Теперь наша. Вчера мы переставили туда нашу мебель. Я переставил. Наши тумбы, кровать и огромное зеркало Кэт, которое наклонено так, чтобы она выглядела тоньше. («Не суди меня строго, ладно? Ха-ха».)
Я просто закрываю глаза на несколько секунд, чтобы перевести дух, как вдруг слышу из спальни вопль. Резко вскакиваю. Первая мысль: «Ребенок».
— Что случилось? С малышом что-то?
— Что это за хрень?
На какое-то время я обескуражен тем, что Кэтлин произнесла бранное слово. Я вообще не подозревал, что она в курсе о его существовании, не говоря уже о том, что проговорила его устами добропорядочной католички. Конечно, в постели мы постоянно творили нецензурщину и в не таких христианских уж позах, но все же…
Погодите-ка, а что это за хрень?
Салфетка. Она держит салфетку. Ту самую салфетку.
С договором.
Я выхватываю бумажку у жены и мысленно даю себе подзатыльник за то, что не перепрятал ее, когда расставлял у кровати наши тумбочки. Кэт наверняка перепутала и влезла в мою, чтобы взять крем из кучи своих тюбиков, а нашла это.
— Ничего особенного. — Я запихиваю бумагу в задний карман брюк. Глаза Кэтлин как две огромных планеты, полных горя. Она бьет меня в грудь, закрывает рукой рот. Ее лицо искажается от боли.
— Вы заключили сделку?
— Я ей не нужен, — говорю я. Непроизвольная реакция и глупейший способ оправдаться перед новобрачной женой, которая, кстати, на сносях.
Но умом понимаю, что это самый эффективный способ убедить ее, что салфетка ничего не значит.
И это, безусловно, огромная проблема.
Салфетка ничего не значит, но не потому, что Рори свалила на другой континент спать с другими парнями, снимать их на камеру и писать на обратной стороне фотографий, насколько они ужасны в постели, в жизни и в светских беседах. (Тут я, конечно, утрирую.)
Салфетка ничего не значит, потому что моя подруга детства, а теперь любовница и жена скоро родит мне ребенка.