Я подбегаю к раскуроченной машине и пытаюсь открыть дверь со стороны водителя, но металл такой горячий, что его не коснуться, всюду валит густой дым. Водитель грузовика вылезает из машины, держась за правую ногу.
Это Шон.
Боже, это же Шон.
На вид он трезвый — конечно, ведь на свадьбе не взял в рот ни капли, потому что сегодня у него смена. Он в истерике, водит ладонью по взъерошенным волосам, у него стучат зубы.
Он подбегает ко мне.
— Господи. Я ее не видел. Она вылетела из ниоткуда.
Он прав. Это не его вина. Она действительно вылетела из ниоткуда. Но почему Шон? Почему он? И почему сейчас я до абсурдности зол?
— Она в порядке? — прямиком спрашивает Шон.
— Ребенок, — охаю я, оборачиваю руку рубашкой и резко открываю дверь. Даже через ткань чувствую жжение. — Вызови скорую.
— Она выглядит мертвой, — очевидно в шоке, выпаливает он. — Я не могу сесть в тюрьму. Я не хочу в тюрьму. Господи.
Вот о чем он сейчас думает? О том, что загремит за решетку? Жизнь Кэтлин кончена. Моя тоже. И ребенка. Пожалуйста, пожалуйста, пусть ребенок будет жив.
Мне так много нужно сказать.
Я молчу.
Шон поворачивается и смотрит на меня. Он бледный как призрак.
— Этого бы не случилось, если бы она встречалась со мной. Мал, ты подвел ее. Это ты сделал. Виноват ты один.
***
Кэтлин мертва.
А ребенок нет.
— Почти на волосок от гибели, мистер Доэрти. Вы счастливчик, — говорят врачи.
«Да, — фыркаю я. — Чертов счастливчик».
Я смотрю на крошечное фиолетовое тельце. Я не плачу только потому, что нужно нести ответственность за другого человечка.
Прости, маленькая. Мне ужасно жаль.
Кэтлин ошибалась с самого начала.
Это не мальчик.
Это девочка, и она похожа на нас обоих.
Когда я смотрю на нее, то в голову лезут мысли не о том, что я приобрел или потерял за последний год.
А о том, как все случившееся связано с Рори.
Как она все уничтожила.
И о том, как я отчаянно хочу уничтожить ее.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Наши дни
Рори
— Вам помочь? — спрашивает стоящая в дверях девочка голосом нежным и сладким как мед. У нее самые изумительные волосы. Темно-каштановые, но светлее, чем у ее отца.
У ее отца.
А также у моего мужа.
А также у мужчины, который скрыл от меня правду о своей дочери.
Первое, что я спросила у него, когда мы снова встретились в Нью-Йорке, когда он бросил мне в лицо вести о своем браке с Кэтлин:
— Дети?
— Нет.
Мал даже не раздумывал. Ответ был безжизненным, как и пустота в его красивых глазах. И речи быть не может, что это не его ребенок. Она идеальное смешение Кэтлин и Мала. Вдруг меня сражает неслыханно тяжелая истина. Малаки скрывал ее даже после того, как женился на мне. Он вообще не собирался рассказывать о своей настоящей семье. Он настолько не доверял мне, что не хотел признаваться, как стал отцом. Он считал, что, узнав, я брошу его, если его вообще волновало, захочу ли я остаться.
Я бы не оставила отца-одиночку. Но, черт меня раздери, гадкого патологического лжеца брошу.
Сколько раз он пропадал без вести. Праздник по поводу дня рождения. Блестки. Маленькая сережка с фальшивым бриллиантом, найденная в траве на заднем дворе. Постоянное стремление вернуться в Толку, когда мы отдыхали в Греции. Причина всему этому — его малышка.
Внутри все переворачивается от гнева, расстройства и безграничного желания защитить этого ребенка, не знавшего свою мать. И вина. Слишком сильное чувство вины, причину которому мне пока не определить.
Я отвечаю ей, помахав рукой.
Скажи что-нибудь. Что угодно. Ты наверняка ее пугаешь.
— Э, привет?
Не то, идиотка.
— Вы похожи на принцессу, — хихикает девочка, закрыв рукой ротик.
Сколько же ей лет? Думаю, самое большее семь. Может, шесть. Господи, как же близко по дате ко всей этой передряге с салфеткой. Неужели ее зачали сразу же после моего отъезда?
Я ставлю руки на пояс.
— Потому что я и есть принцесса.
У нее чуть глаза из орбит не вылезают.
— Правда?
— Вроде того. Меня зовут Аврора Белль. Я приехала сюда, услышав, что в этой деревне живет другая принцесса — еще прекраснее. Похоже, я нашла ее. — Я кривовато улыбаюсь.
Она восторженно хихикает и прикладывает ручку к одной щеке, чтобы спрятать румянец. Сердце в груди сжимается. У нее ямочки. Ни у Мала, ни у Кэтлин не было ямочек. Наверное, они были дарованы малышке Всевышним в напоминание о том, что ей стоит улыбаться, несмотря на все невзгоды.