И даже не заводите тему о фотографиях члена, публичных разрывах отношений и старлетках наподобие Тейлор Свифт, которые пишут песни, какой я лузер в постели. Запишите в протокол, что я вообще не цацкался с той цыпой. Иди на хрен, Джордан Джексон. Если так подумать, тебе, наверное, нравится подобная фигня. На мой вкус, ты та еще извращенка.
Но я отвлекся.
Так что да. То есть согласен. Может, у меня и были свои мотивы вступить в тайный сговор с намерением задержаться в Греции, но они не связаны с секс-марафоном рабыни и угрюмого поэта.
Просто это создает идеальный настрой для исполнения моего грандиозного плана.
Они заняты друг другом — значит, меньше лезут в мои дела.
Меньше лезут в мои дела — больше времени на бухло и наркотики.
Больше времени на бухло и наркотики — меньше времени на размышления об альбоме, которому не суждено появиться на свет, потому что я никогда не запишу его, ведь к марту меня не станет.
Потому что у меня рак в последней стадии. Очень последней стадии рак с метастазами по всему телу. И тут в голову приходит мысль, что пока я просто постоянно страдал от похмелья и отрывался, то даже не подозревал, что мое тело сжирает себя до смерти.
Все хиханьки да хаханьки, пока толстая дама — мой врач — не пропела грустные известия. Я принимаю решение уйти с бумом. Не как увядающая, грустная, костлявая тень самого себя, лежащая в хосписе и смотрящая на приятную посредственную картину на стене.
Да, я не позволю репортерам заработать бабло на том, что я подобно трупу лежу в больнице.
Хотите узнать самое интересное? Я употребляю столько видов наркотиков, что людям придет в голову только одно: рок-звезда в двадцать семь лет умер от передоза. Печально известный легендарный певец, который трудился до посинения и до такого же посинения веселился. Я, так сказать, вступаю в клуб Эми Уайнхаус и Брайана Джонса с фальшивым удостоверением личности.
Если бы хоть один из окружавших меня идиотов присмотрелся, да даже просто принюхался к моему смердящему болезнью дыханию и увидел в моих глазах весь этот тлен, то сразу бы просек, что я творю эту дичь неспроста.
Катание верхом на корове? Поездка в Таиланд? Остальная тупая чушь?
Время я теперь измеряю секундами, потому что не считаю годы, месяцы и дни. Я считаю секунды.
Йоу, Хендрикс, Моррисон, Кобейн, я иду к вам. Приготовьте место на диване и включите хорошую музыку.
Конец гребаной связи.
Рори
Я просыпаюсь, дрожа от холода, и сразу же понимаю, что Мала нет в постели. Слышу, как он разговаривает по телефону в коридоре рядом с нашим номером. Мал даже не рядом, но от его приглушенного голоса по коже пробегают мурашки, а соски встают торчком. Я вскакиваю и прижимаюсь ухом к двери. Каждая косточка в теле ноет в поисках ответов.
Я не пытаюсь залезть ему в душу, просто он о моей жизни знает все, а я о нем ничего. Между нами огромная пропасть, а я лишь хочу возвести мост, пролить свет.
Я напрягаю слух, но ничего не слышу.
Внезапно дверь открывается и бьет меня по лицу, я падаю на задницу. Тру попу, чувствуя, как горят уши.
— Черт, извини. — Мал подбегает ко мне и, нахмурившись, поднимает с пола. — Ты подслушивала?
Хм?
— Нет, — стону я, смахивая с лица прядь волос. — Я как раз хотела открыть дверь и пойти на твои поиски. А что, ты болтал со своей тайной любовницей? — невпопад шучу я.
— Нет, но близко. С Райнером, — коротко отвечает Мал.
— Не думала, что он в твоем вкусе.
Я пытаюсь разрядить обстановку. Главное, чтобы он забыл, как я пыталась подслушать его разговор.
— Ричардс хочет, чтобы мы остались здесь до конца праздничной недели. Ты знала? Ну и наглость у этого болвана.
— Ого. Правда?
Еще одна ложь в нашем ведерке уловок, коих уже накоплено немало. Но сейчас я не чувствую вины, поскольку Мал каждый день врет и не краснеет.
— Это проблема? — Я приподнимаю бровь, подбивая его открыть душу.
— Ты прекрасно знаешь, что да, — отвечает он, влетает в комнату и запихивает одежду в чемодан. — Я согласился на две ночи в Греции. Только на две. Даже это для меня много и идет вразрез договору с Райнером. Я улетаю.
Я бы спросила, почему, но прекрасно понимаю, что он не ответит.
— Собирай вещи, принцесса. Мы уезжаем — с проектом или без него.
— Что ты хочешь сказать?
Мал поворачивается ко мне и смотрит волком.
— Хочу сказать, что мне насрать на этот альбом. И тебе бы тоже стоило. Давай вернемся.
Он не может остаться.
Но я-то могу. И должна. Это моя работа. Четко и совершенно ясно я понимаю, что ничего не изменилось. Мал по-прежнему хочет, чтобы я шла на грандиозные жертвы ради наших зыбких отношений. А я по-прежнему потакаю ему, потому что… почему? Из-за его красивых фиолетовых глаз? Из-за сильных мускулистых рук? Из-за трогательных песенок?