Над тем, что изменяла и сама оказалась обманутой. Никогда бы не подумала, что со мной такое может случиться.
Но вместе с тем понимаю, что все это случилось неспроста.
Говорят, изменит один раз, изменит и второй.
Но, думаю, иногда нам кажется, что не все так ужасно, но это неправда, и сквозь трещинки просачивается плохое.
Я наделала глупостей, потому что Мал в отчаянном положении. Начинаю понимать, что сама не была с ним честной.
— Мал, — шепчу я.
Он медленно переводит взгляд. Вижу, как плохое уже успело просочиться в его сломленную душу.
— Любил ли ты когда-нибудь? — спрашиваю я.
Он радостно улыбается. Улыбка искренняя, широкая и настоящая, с ней всегда жарко. Я знаю, что никогда не замерзну, если буду каждый день лицезреть такую улыбку.
— Забавно, что ты вообще спросила. Да, да, любил. До сих пор люблю. Полюбил восемь лет назад при самых маловероятных обстоятельствах и навсегда.
Я встаю и подхожу к нему. Глажу по щетинистой щеке.
Мал качает головой.
— Рори, когда я говорю, что нам нужно ехать, просто доверься мне. Не потому, что ты должна от чего-то отказываться ради меня, не потому что ты должна мне. А потому что без Толки я жив лишь наполовину, а ты достойна испытать весь спектр эмоций, а не жалкие остатки.
Он касается ртом моих губ, но не целует. Просто водит губами, продолжая говорить:
— Я люблю тебя, принцесса Аврора Белль Дженкинс-Доэрти из Нью-Джерси, маленькая сердцеедка.
— Я люблю тебя, Малаки Доэрти, король Толки, мой больше среднего, но допустимого уровня сердцеед. А теперь пошли, попрощаемся перед отъездом с Эштоном.
***
Запах — первое, что намекает мне: что-то не так. Воняет мочой и тухлым мясом. Я распахиваю дверь, пока Мал тащится за мной, отправляя на ходу сообщения.
Брэнди и остальных членов команды Эштона нигде не видно. Наверное, пьют в баре. Я на цыпочках прохожу к главной спальне, где он, наверное, и спит.
Бинго.
Я обнаруживаю Эштона спящим в распахнутом халате и, разумеется, полностью голым. Он дремлет в луже мочи. Клянусь Богом, я сию же секунду брошу этот проект и засуну Эштона в клинику, и плевать мне, сколько денег потеряет Райнер. Я подхожу к кровати и осторожно трясу его за плечо.
— Просыпайся. Тебе сию же минуту нужно в душ и протрезветь.
Оглядываюсь и вижу на тумбочке следы раздавленных таблеток и кокаина. Чертыхаясь, собираю все в кучку и иду в ванную, чтобы смыть в унитаз.
Потом возвращаюсь в комнату и делаю немыслимое. Беру с тумбы мобильный Эштона, кладу его на пол и ногой разбиваю вдребезги. Так он нескоро сможет достать наркотик.
Хотя у него все равно нет шансов. Ниже падать просто некуда, насколько я могу судить. Он едет с нами в Ирландию, где я до окончания работы запру его в доме Мала. Он запишет альбом трезвым и в ломке.
— Эштон! — уже агрессивнее трясу его за плечо. — Проснись!
Тишина.
В спальню заходит Мал, засовывая телефон в задний карман.
— Почему воняет так, будто этот болван обоссал всю комнату, включая потолок и ближайшие страны?
— Потому что так и есть. — Я поворачиваюсь к мужу и закатываю глаза. — Он не просыпается. Принесешь мне из мини-бара бутылку холодной воды, чтобы я вылила ее ему на лицо?
Мал хмурится и подходит к кровати. Не обращает внимания на наготу Эштона и подносит руку к его носу. Лицо Мала сереет.
— Дорогая, будь добра, подожди в коридоре.
— Что? Почему?
— Потому что. — Муж поворачивается ко мне. Его фиолетовые глаза полны горя. — Он мертв.
***
Через две минуты прибывает скорая. Следом полиция. Не знаю, откуда пошла новость, но все основные сайты со сплетнями посылают местных журналистов осветить историю. А Райнер, который по ту сторону океана переживает нервный срыв с сердечным приступом на закуску и попадает в больницу, приказывает нам возвращаться в Толку, ни с кем не разговаривать и ждать дальнейших распоряжений.
После короткого допроса полиция нас отпускает, и мы возвращаемся в отель. В шоке собираем вещи и оставляем Брэнди вместе с остальным персоналом в слезах. Я бы хотела задержаться, утешить людей и выяснить, что произошло, но понимаю, как отчаянно Мал хочет вернуться домой. Да и не время перечить Райнеру.
В самолете мы глядим в пустоту и молчим.
Первым молчание прерывает Мал.
— Знаешь, чувствую себя хреново за то, как с ним обращался.
Я глотаю комок в горле.
— Ты ему очень нравился.
Я целовалась с этим парнем на неделе. Его рот был горячим и активным, сердце билось. Черт, всего несколько часов назад я разговаривала с Эштоном, и он был смешливым, милым и беспечным; беззаботным в своем сумасбродном мире. Не знаю, почему я потрясена до глубины души его смертью, но хочется просто свернуться калачиком и плакать.