Срок ссылки Ленина кончился 11 февраля 1900 года, и сразу же он, Крупская и ее мать покинули Шушенское. Временно, до отъезда за границу, он поселился в Пскове. Он был лишен права жить в столицах, что не помешало ему нелегально приехать в мае в Петербург, попасться в руки полиции и отсидеть 10 дней в тюрьме при Охранном отделении. Крупская же была обязана оставшийся ей третий год ссылки — два года в Шушенском — жить в Уфе. Накануне отъезда за границу к ней приезжал Ленин в сопровождении матери и сестры Анны.
Вместо кратчайшего пути в Уфу ими был избран путь долгий, более дорогой, но неизмеримо более приятный. Мать и Анна из Подольска, Ленин из Пскова съехались в Сызрань, откуда на пароходе поехали по Волге до Казани, чтобы на другом пароходе по Каме и Белой ехать до Уфы. Об этой прогулке вспоминал Ленин в 1902 году в письме из Лондона к матери: «Хорошо бы летом на Волгу! Как мы великолепно прокатились с тобой и Анютой весною 1900 года!». Вряд ли можно сомневаться, что приятное путешествие оплачено матерью и его не затеяли бы, если бы у Марии Александровны Ульяновой было туго с деньгами.
Мимоходом, в связи с этой поездкой, нельзя не отметить некоторые нелепости царской полиции. В 1888 году 18-летний юноша Ленин, исключенный из Казанского Университета за участие в студенческих беспорядках, не получил от департамента полиции разрешения выехать за границу для поступления, согласно с желанием матери, в какой-нибудь университет. Отказ полиции был сделан без серьезных оснований и тем более странен, что, в отличие от коммунистического правительства, почитающего желание советского гражданина побывать за границей величайшим государственным преступлением, царское правительство уже с половины XIX века очень легко выдавало заграничные паспорта даже явно политически неблагонадежным лицам. Отсутствием препятствий в этом деле широко пользовались все члены семьи Ульяновых в их постоянной тяге за границу. Например, Анна и Мария Ульяновы попадали в тюрьму, подвергались высылке, что, однако, ничуть не мешало им получить заграничный паспорт каждый раз, когда они того желали. В 1900 году Ленин, побывавший в тюрьме и ссылке, стал действительно опасным революционером, и полиция не могла не догадываться, что, перейдя границу, он поведет революционный подкоп под существующий строй. Несмотря на это ему беспрепятственно был выдан заграничный паспорт, в котором было отказано в 1888 году. «Вчера, — сообщал он матери, — получил свидетельство от местного полицеймейстера о неимении с его стороны препятствий к отъезду моему за границу, сегодня внес пошлину (десять рублей) и через два часа получу заграничный паспорт» (письмо от 18 мая 1900 года из Пскова). Одновременно с этим департамент полиции не разрешил Ленину поехать в Уфу для свидания с женой, и только его матери, ходатайства которой обычно увенчивались успехом, удалось добиться этого разрешения.
При раздельной жизни — он в Пскове, Крупская в Уфе — расходы Ленина, в сравнении с теми, что были бы при совместной жизни, конечно, возросли, к тому же Крупская была в это время больна, и ей нужно было посылать дополнительно деньги на лечение. Но если принять во внимание, что в 1900 году Ленину должен был поступить гонорар от Водовозовой за «Развитие капитализма в России», от Поповой за перевод книги Вебба, от Филиппова за статьи в «Научном Обозрении», можно было думать, что его «финансы» находятся в хорошем состоянии и Ленину (а ему в апреле 1900 года исполнилось уже 30 лет) нет надобности снова и снова обращаться за деньгами к матери. Два нижеследующих письма это опровергают.
19 апреля 1900 года он пишет матери: «Надя, должно быть, лежит: доктор нашел (как она писала с неделю тому назад), что ее болезнь (женская) требует упорного лечения, что она должна на 2–6 недель лечь. (Я ей послал еще денег (получил 100 р. от Водовозовой), ибо на лечение понадобятся порядочные расходы. Мне пока хватит, а выйдут — так я напишу тебе.)».
А вот другое письмо (18 мая 1900 года), после получения заграничного паспорта: «Немедленно ехать отсюда я не могу, потому что надо еще снестись с редакциями и некоторыми издателями переводов и покончить некоторые денежные дела (надеюсь, между прочим, получить малую толику от Филиппова: если не получу ни от него, ни от Поповой, то напишу тебе с просьбой выслать мне частичку)».
А. И. Ульянова в предисловии к сборнику «Письма к родным» указывала, что «необходимость в его условиях пользоваться дольше, чем обычно, денежной помощью матери вместо того, чтобы помогать ей, всегда тяготила его». В своих обращениях к матери за деньгами он часто подчеркивал, что смотрит на полученные от нее деньги, как на свой «долг», на «заем», в других случаях, избегая прямой просьбы, он ограничивался намеками, вроде: «Мне пока хватит». Все это было лишним. Мария Александровна Ульянова была воплощением безграничной материнской любви и чуткости. Она прекрасно понимала, что сына в его возрасте должно стеснять постоянное обращение, по его выражению, за «вспомоществованием». Но достаточно было малейшего намека, что ему нужны деньги, — и она уже спешила прийти на помощь в той максимальной мере, какую позволял «фамильный фонд». Так было и после двух только что процитированных писем. Состав случайно сохранившихся писем Ленина или их умышленный подбор может навести на мысль, что он отказывался от помощи чаще, чем принимал. Это был бы ложный вывод.