— Иди назад, Ричард. Тебе нельзя со мной, — придав убедительности голосу, сказал я коту. Но тот только присел на дорогу и зевнул.
Мои ноги снова зашагали по пыльной дороге, но Ричард, несмотря на уговоры, продолжал меня сопровождать.
— Иди назад, к Филиппе. Там кухня. Еда. Со мной пропадёшь, — но тщетно: кот не слушал доводы разума.
Наконец, меня догнала безбортовая тележка. Возница, крестьянин в широкополой шляпе, поравнявшись со мной, махнул рукой, приглашая на свою повозку. Я занял место сзади, лицом назад. Он что-то крикнул по-мальтийски, я обернулся.
— Простите?
— Кота будешь брать? — повторил он по-английски.
Я отрицательно замотал головой. Посмотрел на Ричарда.
— Прости, друг, но так будет лучше.
Повозка, не торопясь, покатилась по ухабам. Кот продолжал сидеть на дороге, провожая меня большими жёлтыми глазами. Я махнул ему рукой. Вскоре рыжее пятно слилось с белёсой дорогой. Ричард стал неразличимым. Исчез. Я смотрел и смотрел немигающим взглядом в исчезающее прошлое…
К вечеру вернулся в порт. По моему лицу Лука понял, что задавать вопросы бесполезно. Он отвернулся и как будто про себя пробурчал: «Почему всё складывается как обычно, и Господь не делает чудес?» — но получилось это у него вслух, и я услышал. «Но мне и не нужны были чудеса. Просто, чтобы хорошие люди не уходили. Разве это такое несбыточное желание? Разве я многого прошу?» — но говорить об этом Луке мне не хотелось.
Мне не хотелось оставаться одному, поэтому я ночевал в рабочей казарме, в которую превратили некоторые этажи портовых фортов. Разговоры с соседями, суета торопящихся портовиков, постоянно бормочущее радио — всё это как-то отгоняло мысли об очередной моей утрате. «Боль лечится болью», — неопровержимая аксиома в моей жизни, одна только малость — найти лекарство, новую боль. Но существовала и другая аксиома — «Я счастливчик». И лекарство я обязательно получу.
И моя боль начала «лечиться». Не прошло и недели моих трудовых буден после поездки на аэродром к Найдин, как я почувствовал недомогание: слабость, головную боль, совсем не хотелось есть, но это в голодном городе посчитал большим плюсом. «Простудился», — подумал я, когда начался жар, и меня начал бить озноб. Я лежал на койке в углу спальной казармы, пытаясь плотнее укрыться старым шерстяным одеялом. Кто-то сердобольно укрыл меня сверху ещё шинелью. Но я всё равно замерзал: меня трясло.
— Позову доктора, — проворчал Лука.
— Не надо, пройдет. Простуда. У них и так работы много и без меня, — замотал я головой, но механик послал кого-то за медиком.
Доктор появился только к вечеру, но не нашёл меня. Я уже стал постоянным жителем туалета. Внизу живота, урчало, потом переходило в болевые схватки. В уборную я бегал почти каждый час. У меня начала кружиться голова, больше всего я боялся упасть в обморок прямо в туалете. Врач дождался меня, быстро осмотрел, пощупал внизу живота, слева — я тут же поморщился, ощутив болезненный спазм. Док покачал головой и вынес заключение:
— Дизентерия. Отведите в госпиталь, не то он может кого-нибудь заразить, — протирая спиртом руки, предупредил док, потом осмотрел наше помещение: низкие своды полутёмного помещения, узкие окна-бойницы, спёртый воздух от полусотни спящих тел. — Хотя скоро вы здесь все заболеете.
Так меня скрутил «чёрный пёс» — дизентерия, свирепствовавшая на острове среди военных и рабочих. Недолгое (в моём положении это было очень важно!) путешествие в повозке к одному из фортов, где располагался госпиталь. Усталый врач выслушал сопровождавшего меня докера, кивнул санитару, и я в очередной раз попал в каменную нишу подземелья.
«Счастливчик. Все воюют, а я только и знаю, что поправляю здоровье», — зло подумал я, устраиваясь на больничной койке. Но думать и рассуждать о чём-либо у меня не было сил: головокружение, спазмы, сердце колотилось в груди как бешенное. Образ погибшей девушки на время растаял — я ничего не чувствовал, кроме боли: «Боль сильнее горя». Появилась ещё одна аксиома, но верить в неё не хотелось.
Но в проблесках облегчения опять чувствовал себя неважно: вместо туалета — в углу ведро с крышкой, и кругом молодые женщины-медсёстры. Справлять свои естественные надобности при постоянном страхе, что кто-нибудь из них может войти и увидеть меня. Глупые, конечно, переживания, но я был молод и смотрел на это ещё по-мальчишески.
Однажды, в один из моментов, когда спазмы меня отпустили и я лежал на койке, наслаждаясь отсутствием боли в животе, кто-то из медсестёр заглянул ко мне. Я мельком бросил на неё взгляд: девушка была в марлевой маске (инфицированный пациент!), да и в сумраке подземелья едва можно было что-то ясно рассмотреть, поэтому я не стал обращать на неё никакого внимания и продолжал смотреть в потолок, вернее в темноту над собой.