Офицер, развернувшись боком к столу и не глядя на меня, пускал дым в потолок. Наверное, он чувствовал, что начинает превращаться в живой памятник британскому сыскному гению. Возможно, Канинхен ожидал жарких расспросов и дифирамбов в свой адрес, но я молчал. Через несколько секунд он удивлённо повернулся ко мне, увидел моё лицо — на мне застыла маска непонимания. Сублейтенант поморщился: «Эти лягушатники — не самые интеллектуально развитые существа на той стороне Канала». Пришлось ему пуститься в объяснения, но это тоже было частью его триумфа перед глупой публикой.
— Они полгода не могли её поймать. Но стоило взяться за дело мне, и дело в шляпе, — он подмигнул мне. — С твоей помощью, Шатопер.
Мой мозг ожил, и в этот момент я, действительно, почувствовал себя Шатопером — самовлюблённым предателем прекрасных дам. Значит, Надэж обвиняют в чём-то страшном, а я её выдал.
— Что она совершила? — глухо пробормотал я.
— Ничего особенного, — хохотнул англичанин. — То, о чём мечтает каждая вторая благоверная на этом свете. Мадам Лаваль пристукнула своего муженька, — но, не увидев никакой реакции на моём лице, Канинхен перешёл на более серьёзный тон. — Это, конечно, тайна следствия, но тебе можно доверять, Шатопер, — я стиснул зубы. — Они почти постоянно ссорились, об этом знали все соседи. И в один прекрасный день… — он вздохнул, потом пробормотал как будто про себя: «Разве могут быть на этом острове под постоянными налётами прекрасные дни? Вот до войны…» — сублейтенант мечтательно закатил глаза, но, вспомнив, что отвлёкся от темы, прокашлялся и продолжил свой рассказ: — В один прекрасный день месье Лаваль исчез. Никто его с тех пор не видел. Кроме того, исчезли все его вещи. Среди убитых в результате бомбардировок он не значится. На допросе мадам Лаваль вела себя нервно. Исчезновение супруга объясняла его поспешным отъездом на каком-то пароходе. На каком, она якобы не знает: месье Лаваль не посвятил её в свои планы. Проверили все суда с пассажирами, выходившие из Ла-Валетты после его исчезновения: француз не значился ни в одном списке. Никаких следов. Решили дожать дамочку: куда же она спрятала труп своего благоверного? Пара допросов, и с мадам случились истерики, но эти недотёпы из полиции допустили промах: они не арестовали её сразу. И как результат — она сбежала, — Канинхен поднял вверх указательный палец. — Скрылась. В госпитале, где она работала, никто ничего не знает. Как сквозь землю провалилась.
— И как же это дело попало к Вам, сэр? — прозвучал мой вопрос. Хотя для меня это было сейчас не важно: я лихорадочно пытался найти выход из этой ситуации для Надэж.
Канинхен самодовольно улыбнулся.
— Всё дело в этом, — англичанин постучал себя пальцем по лбу. — У меня прекрасная память. Сотрудников военной полиции ознакомили с обстоятельствами этого дела на случай, если мы случайно столкнёмся с ними в своей работе. Поэтому, когда ты вчера рассказал мне о появлении своей соседки-француженки по имени Надэж Растиньяк, то я сразу вспомнил о разыскиваемой дамочке, проходящей по этому делу.
Мои мысли продолжали метаться в голове как сотня мячиков для сквоша, но найти спасительную лазейку они были не в состоянии.
— Это какая-то ошибка. Она не могла этого совершить, — всё, что я мог сказать. — Вы должны её расспросить, ещё раз проверить. Но держать её в тюрьме нельзя. Надо выпустить мадам Лаваль немедленно. Она не какая-то преступница, — со всей горячностью я начал убеждать Канинхена.
— Угу, — снисходительно улыбнулся англичанин. — Вот явятся завтра утром из полиции, заберут её и отпустят куда-нибудь в другое место. А потом и вовсе отдохнёт лет двадцать, — он усмехнулся и, выпустив струю табачного дыма, добавил: — на каторге.
— На каторге? — я привстал, во рту пересохло. — Как же невинного человека на каторгу?
— А куда ты предлагаешь отправлять таких, как она? — его чёрные глазки буравили меня. — На Мадейру?
Я пропустил мимо ушей его колкости. Надо искать выход.
— Сэр, можно с ней увидеться? — наконец, хоть что-то пришло мне на ум.
— Зачем тебе это? — Канинхен недоверчиво нахмурил брови, его и без того подозрительные глазки превратились в острые иглы.
— Хочу поговорить с ней. Я не верю в её вину. Но если это так, то, может, мне удастся убедить Надэж признаться в совершённом. Вы же видите, что она доверяет мне. Один раз я уже помог, помогу и на этот раз, — меня несло в потоке виртуозной хитрости (во всяком случае, мне так казалось) — только бы попасть к ней.
Канинхен внимательно смотрел на меня, постепенно его глаза расширялись.