— Может быть, нам всем всё это привиделось? — неопределенно ответила она. Её безразличный голос из темноты невольно заставлял меня поверить в нереальность происходящего. Голос из ниоткуда продолжил: — Нам всё это снится. Студентка из Парижа, моряк из Нанта. Моряк вернулся из конвоя — лотереи смерти. Студентка полгода скрывалась в подземельях госпиталей с маской на лице. Теперь они встретились в мальтийской тюрьме. Чем закончится этот сон? — она помолчала немного. — Как думаешь, это закончится, как страшный сон?
Я не ответил. Мне нечего было сказать. Зачем я пришёл? Как я могу помочь ей? Приободрить? Глупость. Ответ стучал в голове: по-другому не могу, ведь у меня остаётся надежда: «Я счастливчик». Это должно сработать.
— Я вытащу тебя отсюда, — она не видела в темноте, как я, наклонившись вперёд, стучал себя кулаками по лбу: «Я счастливчик! Я счастливчик!»
По ощущениям, наверное, было около пяти утра — восход. Меня сейчас выведут из камеры. Парижанка исчезнет из моей жизни. И для неё начнётся страшный сон без пробуждения. Я твердил про себя как заклинание: «Я счастливчик! Я счастливчик! Хорошие люди не должны страдать!» Со стороны, особенно сейчас, это могло показаться смешной глупостью, но не мне и не тогда. В то время можно было полагаться на чудеса и глупости: только они нас спасали. Мы услышали вой сирен воздушной тревоги.
— Налёт, — безразлично произнесла Надэж.
— Налёт, — нервно выдохнул я, вскочил со скамейки и подскочил на ощупь к столику. Я помнил по предыдущему своему посещению камеры об этом практически единственном элементе скудного интерьера помещения, не считая лавки, подвешенной к стене. Ножки грубо сколоченного стола были зацементированы в пол. Подскочив к столику, я начал отрывать доски столешницы. Получалось у меня это плохо.
— Помоги мне! — крикнул я Надэж.
— Что ты делаешь? — она подошла ко мне.
— Не спрашивай. Тяни, — совместными усилиями нам удалось, наконец, оторвать одну доску.
— Зачем она нам? — прозвучал следующий полный скепсиса вопрос от Надэж. — Мы будем делать подкоп, как Монте-Кристо? За оставшиеся несколько минут?
— Что-нибудь придумаем, — заверил я её, засунув доску в скобу ручки входной двери, таким образом заблокировав её: дверь открывалась наружу.
— И что дальше? Теперь они не смогут сюда войти? — наверно, она грустно смотрела на моё приспособление. — Но всё равно спасибо. Пока они будут ломать твой засов, я здесь буду не одна ещё несколько минут.
Зачем я это сделал? Мне и самому до сих пор не понятно. Возможно, это было мальчишество, попытка отдалить приход неизбежного. Но неизбежное пришло. За дверью раздались шаги, скрип поворачиваемого ключа. Дверь не открылась. Снаружи раздалось чертыханье. Несколько рывков, но доска крепко держала напор дежурного. Ругань, удары по двери. Тщетно, она не поддавалась. Мы стояли, прижавшись друг к другу и превратившись в слух. Дежурный затопал от нашей камеры.
— Сэр! Сэр! Проснитесь, сэр! — очевидно, он пошёл будить Канинхена. — Дверь заклинило.
Я резко выдернул свой импровизированный засов, приоткрыл дверь и выглянул в коридор — никого: дежурный вошёл в комнату сублейтенанта. «Давай, счастливчик!» — крикнул я себе, схватил за руку Надэж, и мы осторожно прошмыгнули по коридору мимо комнаты Канинхена (не к месту мелькнуло воспоминание из детства: игры в жандармов и воров в двориках старого Нанта). Какую-то секунду я видел солдата, трясущего за плечо спящего за столом сублейтенанта. Ещё секунда — и перед нами выходная дверь из отдела. Я дёрнул засов, и мы оказались на свободе. Заметили ли наше исчезновение? Сейчас это неважно — надо бежать. Благодаря бомбёжке (какая игра слов!) людей на городских тропах не было. И мы бежали. Куда? Такого вопроса перед нами не стояло.
Через четверть часа мы стояли перед домом «Святой Николай».
— Что будем делать? — задыхаясь, спросила Надэж.
— Давай в квартиру! — я потащил её в дом, и вскоре мы уже были в квартире. Я не успел её втащить в свою комнатку, как тут же крикнул: — Тащи ножницы и мешок!
Она стояла столбом, не понимая, что от неё хотят. Я повторил. На этот раз она вышла из оцепенения и, отряхивая юбку, отправилась в свою комнату. Тем временем я вытащил из шкафа штаны, рубашку и куртку. Через минуту Надэж вернулась в мою комнату и недоумённо протягивала мне ножницы и мешок.
Я покачал головой и кивнул на одежду сына Ставроса, лежавшую на кровати.
— Переодевайся. А ножницами укоротим рукава и штанины. В мешок положим твоё сестринское платье.