— Всё отлично! Пароход на месте. Ты мой помощник, — я кивнул на мешок. — Несёшь инструмент.
— Не очень-то моё платье похоже на инструмент, — она с сомнением посмотрела на поклажу.
— Ты очень наблюдательна, — поморщился я и, взяв несколько кусков битого кирпича, затолкал в котомку. Как мне казалось, это должно было создавать иллюзию тяжести и жёсткости нашей ноши.
— Ты испачкаешь платье, — тихо и как-то отчуждённо произнесла Надэж.
«О чём это она?» — я вскинул на неё глаза. Моя спутница уставилась, не мигая, на мешок. «Совсем сникла, — подумал я, — надо бы её растормошить». Но потом решил не делать этого. Может быть, в этом потерянном состоянии ей будет проще пройти со мной через пост караульных.
— Пойдём, Надэж, — подал ей мешок.
Моя спутница вздрогнула.
— Да, конечно, — взяла котомку и встала.
Мы отправились к судну. Теперь моё настроение резко изменилось. Меня начал бить нервный озноб. Причина была проста: я боялся. Меня охватил страх. Ещё полчаса назад на нас падали бомбы, и это не внушило мне такого панического ужаса, который я испытывал сейчас: нас заподозрят, схватят, и на этот раз мне не придётся срывать банк, в котором ставка — право попасть в камеру. Меня доставят туда без всяких препон и без промедления к радости британского правосудия. Я начал про себя молиться Пресвятой Богородице. Больше надеяться мне было не на кого. Ну разве только на себя. Я вспомнил о Надэж и оглянулся: девушка потерянно плелась за мной, прижимая мешок к груди. Её вид немного придал мне бодрости: в конце концов, хотя бы ради неё я не имел право на провал. Только на подходе к караульным мне удалось унять дрожь в руках и снова изобразить озабоченную физиономию.
— Давай, бездельник, поторапливайся, — я недовольно обращался к Надэж, оборачиваясь назад. — Пойдёшь на корм акулам. Времени из-за тебя не остаётся.
Мой «помощник» с виноватым видом спешил за мной, уткнувшись в свою ношу. У меня самого, казалось, внутри застыл ледяной стержень, замораживающий меня изнутри.
— Полегче, приятель, — вступился один из солдат. — Совсем затюкал мальчишку. Лучше бы он у тебя умылся.
Я махнул рукой.
— Пусть ищет няньку в другом месте. Нэд, шевели своими отростками, — прикрикнул я на Надэж.
Ухмыльнувшись, караульный пропустил нас на корабль, и мы торопливо поднялись на судно. Я издал вздох облегчения — из меня вылетел лед внутреннего холода. Мне хотелось схватить свою спутницу и расцеловать: «У нас получилось! Говорю же: я счастливчик!» Матрос около трапа равнодушно бросил на нас мимолётный взгляд и показал нам на открытый люк, ведущий в машинное отделение. Мы двинулись в указанном направлении. Но сделать это было не так просто: вся палуба была усыпана людьми. Мы осторожно, стараясь не задеть лежащих пассажиров, продвигались между ними. Я с интересом разглядывал эту разношёрстную публику как существ с другой планеты: они лежали или сидели прямо на палубе, положив под себя кто шинель, кто пальто, кто вовсе без подстилки. Кто спал, вытянувшись во весь рост, кто сидел, прикрыв глаза; одни играли в карты, другие равнодушно наблюдали за игрой. В основном это были солдаты французской армии, но попадались и гражданские, и даже семейные пары.
Я вглядывался в лица этих французов, пытаясь увидеть, что-то особенное, может быть, даже неуловимое на первый взгляд. «Ведь должны же они чем-то отличаться от меня, от моряков «Бретани»?» Но ничего особенного не видел. Обветренные лица, блёклые глаза, выгоревшая тропическая униформа — от них веяло тоскливой апатией, никаких эмоций — ни злости, ни ненависти, ни раздражения — как можно было бы ожидать от солдат разгромленной армии. Прислонившись спиной к стене палубной надстройки сидел молодой лейтенант с забинтованной головой, рядом с ним, положив голову ему на колени, лежала девушка — наверное, жена. Он гладил её по спине. Его глаза, не мигая, смотрели вверх.
— Всё будет хорошо, милая, — негромко произнёс лейтенант, судя по акценту, эльзасец. Девушка не ответила, её глаза были закрыты.
На мгновение меня охватила жалость к ним, но мой взгляд остановился на перевязанной голове офицера, напоминая мне, кто передо мной. Этот человек ещё пару недель назад сидел в окопах под Бейрутом или Пальмирой и, не щадя жизни, убивал солдат союзнических войск — британцев, австралийцев и малочисленных французов из «Свободной Франции»; с воздуха его прикрывали стервятники люфтваффе.
Я поморщился, мне стало противно: передо мной сидел предатель в окружении сотен таких же изменников. Вишист не смотрел на меня, но даже, если бы и взглянул, то всё равно не понял бы, кто пробирается мимо него: по одежде мы ничем не отличались от гражданских беженцев. А если бы знал? Кто я в его глазах? Предатель? Изменник? Ответ вряд ли бы мне понравился. Однако в то время это было так: он отважный офицер регулярной армии «нейтрального» Французского Государства, основанного на обломках Третьей Республики, а я прислужник и наймит англичан, уничтоживших наш флот в Алжире, разгромивших ближневосточную армейскую группировку в Сирии и Ливане. Я оглянулся на Надэж, робко пробиравшейся между телами на палубе.