Я невольно поморщился: «Своей издевательской — иначе я её и не расценивал — беседой Канинхен всё-таки отомстил мне за побег Надэж». Мне оставалось только сидеть и молчать.
— Ну, что, Шатопер, иди. Ты свободен, — сублейтенант потянулся, зевнув.
Я продолжал сидеть, чувствуя собственную глупость в произошедшем.
— Ладно, чего расселся? Ступай, — Канинхен вытащил из шкафа чемодан и начал складывать в него какие-то вещи.
— Сэр, Вы куда-то собираетесь? — не мог я не спросить.
— Ты ещё здесь? — он обернулся ко мне, потом посмотрел на свой чемодан, вздохнул. — Покидаю Мальту. Ближайшим конвоем ухожу в Александрию.
— В этом есть моя вина, сэр? — мне стало неприятно.
— Это война, парень. Сегодня здесь крутились всякие проверяющие. Наконец-то, вспомнили обо мне. Немцы рвутся в Египет. Я там нужнее. Его Величество без Канинхенов не справится, — он улыбнулся, потом добавил: — Всё ступай. Прощай, Шатопер. Желаю всё-таки найти Флёр-де-Лис… или Эсмеральду. Прощай.
Я зашагал к выходу. За моей спиной прозвучала последняя фраза Канинхена, выглянувшего из кабинета:
— Выпусти этого задержанного.
Сначала я шёл, не разбирая пути. Но мне так только казалось, мои ноги сами меня привели на улицу Сент-Джонс к дому «Святой Николай». Я удивлённо смотрел на здание: как я здесь оказался? Поднялся в свою комнату. Сел на кровать. Спазмы в желудке напомнили, что я ничего не ел двое суток: пайка не было, денег тоже — всё отдал Надэж. Я обнадёжил себя: завтра откроются «Столовые Победы», а пока можно сходить к отводу от акведука и напиться воды — будет легче. Я уже поднялся, чтобы отправиться за водой, когда в свете выглянувшей луны заметил что-то блестящее под столом. Хлопнул себя по лбу: как я мог забыть, это же консервная банка с бобами. Наверно, скатилась со стола.
Отыскав в шкафу нож, торопливо вскрыл банку. Безвкусная фасоль в солоноватой воде казалась каким-то волшебством. Я медленно жевал, растягивая удовольствие. Вспомнил слова Найдин: «…консерву оставь. Она тебе ещё пригодится». Пригодилась.
Найдин… Надэж… Папаша Гийом… грек Ставрос… капрал Мэтью… Сколько я встретил на своём пути хороших людей? Вдруг понял, что за этот год войны я начал превращаться в живое воспоминание. Я смотрел в окно. Наверное, уже полночь. Новый день вступает в свои права.
На календаре памяти начала появляться дата наступающего дня: двадцать второе июня сорок первого года…
Эпилог. Возвращение
Ветеран замолчал. Я смотрел на дно пустой чашки. Кофе закончился. Рассказ старика тоже. Он посмотрел на мой смартфон и прикоснулся к красному кругу Стоп.
— Вы так и остались служить в портовых мастерских Валетты? — задал я вопрос.
Виктор Васильевич посмотрел в окно: по тротуару спешили туристы, иногда с любопытством заглядывая через стекло внутрь кафе.
— Нет. Я всё же моряк. Через пару месяцев мне удалось устроиться на один из транспортов британского флота, проходившего всю войну в конвоях в восточном Средиземноморье.
— А Вам так и не довелось больше встретиться с Канинхеном? — прозвучал мой очередной вопрос.
Виктор Васильевич покачал головой.
— Я тогда раздобыл на Кипре бутылку хорошего бренди. И в первый же наш заход в Александрию отправился разыскивать сублейтенанта. Пришлось обойти всё портовое управление, пока один сержант не вспомнил моего знакомого. Канинхен сопровождал колонну с грузом к Аль-Аламейну. Колонна попала под обстрел немцев. Канинхен не вернулся — так и остался где-то в песках северной Киринаики, — ветеран вздохнул, потом горько усмехнулся. — Я тогда с горя всю ночь пил эту бутылку на набережной, пока под утро меня не забрал патруль.
Я почувствовал неловкость, но не смог обуздать своё любопытство:
— Вы так не были после войны во Франции?
Виктор Васильевич почему-то улыбнулся, прищурившись.
— Почему же не был? Отнюдь. Вскоре после войны по представлению британского адмиралтейства де Голль наградил ряд моряков-французов орденами Почётного легиона, в их число попал и ваш покорный слуга. Для награждения нас пригласили в Елисейский дворец.