— Рад поздравить героя, — военный протянул мне руку, сняв перчатку. Я пожал его ладонь.
— Познакомься, Викто́р, это мой муж Эжен, — виновато (скорее всего мне это опять показалось) произнесла Надэж.
— Да, Надэж мне много рассказывала о Вас, — он одел перчатку.
«И что же она рассказывала обо мне?», — крутилось у меня на языке, но я остановил себя: стоит ли сейчас задираться?
— Очень рад, — я держал улыбку на лице.
Муж Надэж нетерпеливо посмотрел в сторону:
— Надэж, нас ожидает атташе.
— Да, иди. Я тебя сейчас догоню, — она не сводила с меня глаз.
Эжен отошёл к группе военных, стоявших недалеко от нас. Надэж прикоснулась к моей руке.
— Ты совсем не изменился. Буду тебя ждать в кафе «Шарли» на Риволи сегодня в четыре, — посмотрев на моё лицо, добавила: — Не отказывай, пожалуйста. Я буду ждать, — её просящий тон не давал мне ни малейшего шанса отказать ей.
— Как пожелаете, мадам, — вероятно, в моём голосе звучала шутливая галантность. Надэж пожала мне руку и направилась к мужу…
Нагулявшись по столице, я был в назначенном месте уже в половине четвёртого. Спешить мне было уже некуда: мой поезд на Марсель отходил только вечером. Заказал кофе и принялся ждать.
Но ожидать пришлось недолго. Без четверти четыре я увидел, как она вошла в зал. Я помахал ей рукой, Надэж заметила меня и направилась к моему столику. На ней было скромное, но элегантное платье и неизменная для светской дамы шляпка. Пока она шла ко мне, я в который раз вспомнил момент нашей первой встречи на набережной Ла-Валетты. «Платье в горошек, — улыбнулся я мысленно. — Растерянная девушка на чемодане тогда, гордая леди теперь». Судя по её приветствию, всё-таки моя улыбка вылезла наружу.
— Я тоже рада видеть тебя, Викто́р! — она села на стул, галантно выдвинутый мною для неё. — Мне до сих пор не верится, что такое могло произойти.
— Да, в это трудно поверить, — кивнул я, делая удивлённые глаза. На самом деле мне было уже безразлично.
Но начавшаяся беседа с Надэж — точнее монолог с её стороны — позволяла мне не напрягаться, просто слушать, и изредка вставлять нужные фразы в нужные моменты. Всё это напоминало игру — старательно обходить наши чувства: кто первый коснётся, тот и попадёт в ловушку.
А пока я узнал, что после бегства с Мальты ей удалось добраться до столицы к родителям. Потом они переехали в Виши, где отец продолжал службу в правительстве. В сорок четвёртом семья вернулась в Париж. Я кивал, сочувствующе улыбался, недоверчиво покачивал головой, но на самом деле не воспринимал близко к сердцу — продолжение игры. Это были не мои воспоминания.
Союзные войска вступили в Париж, и в её жизни появился капитан Эжен из Брюсселя — сейчас советник посольства Бельгии во Франции. Через год они поженились.
— А как ты? — Надэж сжала чашку обеими руками: я опять улыбнулся, вспомнив, как она так же держала обеими ладонями глиняную кружку с вином — там, в далёком прошлом, в своей комнатке старинного дома в Ла-Валетте. Но того дома уже не было. Не было и того Викто́ра, и той Надэж.
Как я? Действительно, как я? Наверное, хорошо. Стал старшим механиком на одном из торговых судов. Живу в Ла-Валетте.
— Ты стал настоящим денди, — она смотрела на мой новый костюм, улыбаясь одними уголками губ.
Я смущённо посмотрел на пиджак: тёмный двубортный в тонкую полоску.
— Купил в Марселе. Я же француз: должен одеться соответствующе, если приглашён в Елисейский дворец, — вскинул на неё глаза и усмехнулся.
— Француз? — Надэж вздохнула. — По-моему, ты так и остался русским.
— Почему? — я недоумённо посмотрел на неё.
— Почему? — она поставила чашку на блюдце, подперла щёку ладонью, задумчиво разглядывая меня. — Ты так и не простил страну. Идеалист, как все русские, — я в ответ только пожал плечами, Надэж продолжила: — Так получилось. Я поняла это, окунувшись в повседневность оккупации. Люди не виноваты. Каждый стал заложником своей ситуации. Отец остался при правительстве Петэна — как мог пытался помочь людям наладить своё существование, многие другие боролись, как могли.
«Своё существование…» — эхом прозвучало в голове. Я отвёл глаза в сторону: за соседними столиками беззаботно ворковали милые парочки, за окнами кафе старинный Париж убаюкивал своей вечностью.
«Может, моя парижанка и права. Война — как эпидемия — проникает в каждого, но разные организмы реагируют по-своему. От эпидемии не убежать: бороться, погибнуть жертвой или стать носителем», — пробежало в голове. Но вместо этого почему-то спросил ожесточённым тоном: