— О, это меняет дело, — засмеялась Найдин и зачерпнула очередную ложечку десерта. — Всё это относится только к жителям Нанта.
— А как ты догадалась, что я твой сосед? — мне захотелось уйти от её насмешек над собой.
— Ещё жители Нанта не очень умны, — она постучала себя пальцем по лбу. — Видела тебя в окно, когда ты выходил из дома, ещё в первый день твоего появления.
Вскоре принесли моего кролика. Блюдо, действительно, оказалось приготовленным со знанием кулинарии.
— Ну, а это тебе нравится? — девушка пристально смотрела на меня.
На этот раз я бесхитростно ответил:
— Вкусно. Мне нравится.
— Вижу, не врёшь, — она положила ложечку в рот и снова зажмурилась от удовольствия.
Из открытого окна на втором этаже негромко вещало радио: «Исходя из гуманных соображений с целью исключения многочисленных жертв при обороне города, правительство Французской республики объявляет с сегодняшнего дня Париж Открытым городом…» Я вскинул глаза вверх к окну, как будто хотел увидеть звук, передающий это известие. Но это были только невидимые колебания воздуха из открытого окна: «Неужели боши войдут в Париж? Невозможно!» Но горькая логика быстро погасила эмоциональную вспышку, мой взгляд снова вернулся к собеседнице. Но она уже заметила перемену на моём лице.
— Но ведь это же не Нант? — сочувствующе произнесла она.
— Нант уже бомбили, — я поднял глаза в небо, голубевшее между крышами.
— Но ведь французы храбрые, как ты. Почему вы их не убили? — Найдин смотрела на меня немигающими глазами, и я уже не знал, она насмехается надо мной или говорит серьёзно.
Такой простой вопрос, но ответа у меня не было. Отвёл взгляд на бокал вина и предложил:
— Давай лучше выпьем.
Но она затрясла головой, наклонившись немного вперёд.
— Нет, ты мне не ответил: вы будете сражаться?
— Париж объявлен Открытым городом, — попытался как-то уйти от вопроса настырной девушки.
Но Найдин проявила настойчивость.
— Потеря столицы — это ещё не потеря всей страны и народа. У вас много городов и огромная армия.
Я только пожал плечами.
— Мы остались. Наше судно приписано к британскому флоту.
— Это правильно, — она закивала головой, как старый профессор, выслушивающий правильный ответ на избитый вопрос. — Ты должен быть на правой стороне всегда.
«Беззаботная девушка-официантка. Что она могла знать о войне?» — я непроизвольно вздохнул. Но мои мысли были перебиты звонким голосом Найдин:
— Вот теперь давай выпьем за бравого моряка, который обязательно победит немцев и выгонит их из Франции, — она подняла бокал и улыбнулась мне.
Глядя на её полное задора лицо, я на мгновение поверил, что эта война — всего лишь случайная болезнь, которая скоро пройдёт; и я вернусь в Нант, увижу живых родителей, и всё будет по-старому. Но, увы, это было только мгновение. Я поднял бокал, сделал глоток, второй, остановился: «Не повторяй ошибок с коварным напитком».
— Мне надо скоро возвращаться на работу, — Найдин доедала своё мороженое.
— Но тебя нет и по утрам, — поинтересовался, вспомнив о её странном режиме появления в нашем доме.
— Всё просто. По утрам продаю на рынке зелень, что привозят из Сицилии, — объяснила она.
— Да, ты работяга, — я пошутил, но получилось как-то грустно. Сделав паузу, я не мог не спросить: — А где твои родители?
Найдин взглянула на пустую розетку из-под мороженого, потом отодвинула её от себя.
— Всегда жила с бабушкой на Гозо, а родители… — девушка продолжала смотреть на пустую чашку. — Когда мне было десять, родители уехали на Сицилию, первый год писали, но потом внезапно прекратили, с тех пор от них ни весточки, — она вскинула на меня глаза, словно ища поддержки. — Но я верю, что они живы и обязательно вернутся ко мне.
Я попытался изобразить серьёзную веру в её надежду.
— Да, конечно, они могли уехать куда-нибудь дальше и устроиться где-то в Неаполе или даже Риме. Но почта! Эта итальянская почта! — возмущённо и как будто искренне покачал головой. — Ты же знаешь!
— Я тоже так считаю, — закивала Найдин.
«Почта теряет письма уже десять лет? — подумалось. — Хотя… В надежде не бывает обмана: не стоит лезть в душу».
— Надо идти, — постановила девушка, и мы отправились домой.
В двери квартиры мы обнаружили записку. Моя спутница ловко выхватила бумажку и развернула её, но потом, обиженно выдвинув нижнюю губу, протянула листок мне.
— Здесь по-французски, — потом, прищурившись, колко добавила: — Это, наверно, от той самой француженки, которая была с тобой в нашем кафе.