— Как козу назвали? — вдруг остановил нас вопрос Моро.
Мой наставник требовательно посмотрел на меня. Я обернулся к капитану и вспомнил козочку героини «Собора Парижской Богоматери».
— Джали, — прозвучал мой ответ.
— Джали? — переспросил кэп. Я кивнул.
— Чёрт знает, что! Я же говорю цирк! — беззлобно чертыхнулся он. — Осталось только научить её складывать слова и найти ей Эсмеральду. Но женщин на корабле не потерплю.
— А неплохо было бы, — подмигнул мне Папаша Гийом.
Это был не последний наш проход на судно в эти сутки: первый день войны отметился ещё шестью фашистскими налётами. Они закончились только с наступлением сумерек. Кто из нас был больше измучен? Мы, которые лежали ничком на пристани, иногда приподнимая голову, чтобы увидеть в вышине силуэты чёрных птиц? Или остальные матросы, вздрагивавшие в средневековых катакомбах мальтийских рыцарей от каждого взрыва снаружи?
Уже вечером, после наступления темноты, экипаж «Бретани» собрался на судне. Папаша Гийом и я были немного не в себе: грохот зенитной батареи не прошёл для нас бесследно. Уши заложило, голова гудела как церковный колокол. Мы с трудом воспринимали окружающую обстановку. Поэтому сообщение капитана о новом времени выхода конвоя — сразу после полуночи — оставило нас равнодушными. Думаю, что и другие члены команды сейчас были не в настроении о чём-то серьёзно размышлять. Последние приготовления к походу проходили даже как-то машинально при полном молчании.
Пробила полночь. «Бретань» мягко урчала двигателями, ожидая своей очереди выхода из гавани. Сначала вылетели скоростные тральщики, затем эсминцы. Четыре крейсера сопровождения уже ожидали нас в открытом море неподалёку от острова. Конвой сформировался — впереди восемьсот пятьдесят миль, двое-трое суток пути (если, конечно, мы не ошибались с пунктом назначения).
Караван шёл при потушенных огнях, соблюдая свето- и радиомаскировку. На первое время ночная мгла была нам в помощь. Но скоро придёт рассвет, и мы станем хорошо различимы для разведывательной авиации фашистов. Я периодически посматривал за Джали. Животное вело себя спокойно. Лёжа в дальнем углу машинного отделения на постеленной для неё дерюге, коза сначала с любопытством смотрела за происходящим, затем устало прикрыла глаза и заснула, несмотря на шум силовой установки. Я подложил ей моркови, но она продолжала спать.
Папаша Гийом похлопал меня по плечу.
— Мы сделаем из неё настоящего морского волка, — на его круглом лице играла довольная улыбка. Животное спокойно посапывало, не догадываясь о своей предстоящей участи.
Этот конвой был удачен для нас: лишь пару раз мы видели фашистские самолёты-разведчики. Но они опасались близко приближаться к нам и, покружив вдалеке, уходили за горизонт.
Джали вполне освоилась в машинном отделении, и я уже мог безошибочно различить стук её дощечек среди шума двигателей. К нам иногда спускался Яков-Жак и осматривал козу, затем удовлетворённо кивал головой и уходил. Днём в хорошую погоду мы часто поднимали её на палубу, где она лежала, разглядывая море и небо.
Каждый из моряков считал своим долгом подойти и похлопать её по голове. Она относилась к этому спокойно. Даже Жиль всё-таки погладил Джали, но не преминул добавить:
— Хорошо пойдёшь с бобами, — и рассмеялся.
Козочка что-то проблеяла ему в ответ.
— Послала тебя к дьяволу, — ухмыльнувшись, перевёл её по-своему Папаша Гийом.
Наконец, на третий день пути старпом Леруа официально объявил, что мы подходим к Александрии. Но ажиотажа среди моряков это сообщение не вызвало. Хотя, кроме капитана Моро, в Египте никто не бывал, но день, проведённый в Ла-Валетте под бомбёжками, полностью лишил матросов эмоционального желания развлечься или увидеть что-то новое.
— Одна радость — макаронники бомбить не будут, — Папаша Гийом нашёл основное достоинство нашего пребывания в Александрии.
Вскоре мы уже начали чувствовать приближение пустыни — стало ещё жарче — из одежды на нас остались только шорты и ботинки. Меньше всего везло нам, механикам: приходилось надевать робы, спускаясь в машинное отделение. Джали практически постоянно проводила время на палубе под навесом, отказываясь от еды. Мы наполняли её миску только водой, которую она иногда пила. Но к концу третьего дня похода нашим мучениям пришёл конец. Мы, наконец, увидели Александрию. Бесконечные светлые постройки, простирающиеся вдали, всё-таки вызвали у нас интерес.
Все столпились около Леруа, который позволил нам попользоваться своим биноклем: мы рассматривали бесконечно длинную набережную, вдоль которой высились фешенебельные высокие здания классического стиля. Длинный пляж, молы, уходящие в море, широкая прибрежная трасса, вереница пальм — всё это мне немного напомнило Ниццу, но только издалека. Что там скрывается за красивой открыткой, нам ещё предстояло увидеть.