— Мадам, народ, делающий такой ликёр, непобедим, — польстил хозяйке, но вполне заслуженно.
Мадам Марго довольно улыбнулась.
— Мы сегодня наблюдали бой наших истребителей с фашистами, — продолжил я, — они прогнали макаронников, как щенков.
Улыбка на лице женщины потухла, она вздохнула, опустила глаза на стол, придвинула ко мне хлеб, как будто собираясь с мыслями.
— Сегодня очень спокойный день: всего лишь одна утренняя бомбёжка, — она подняла на меня глаза. В них появилась тревога, но мне так не хотелось затрагивать причину (причина всех наших поступков и настроений в последние месяцы одна — война, и говорить об этом лишний раз не было никакого желания). Мадам Марго продолжила: — Фашистам противостоит только три самолёта. Как только они могут биться с этими армадами? Мы верим, что их защищает сама Мадонна. Нашим защитникам даже присвоили имена: «Вера», «Надежда», «Милосердие».
— Только одно звено? — у меня открылся рот от удивлёния, а взгляд остановился на собеседнице.
— Что? — не поняла хозяйка.
— Только три старых истребителя? — я не мог поверить в правдивость её слов.
Она кивнула.
— Да, пока только три. Говорят, что их забыли при эвакуации флота.
Мой взгляд растерянно бегал по кружевным салфеткам на столе.
— Это невозможно, — пробормотал чуть слышно.
Но осознать до конца эту информацию не успел, как нашу беседу перебил усилившийся голос диктора из громкоговорителя, висевшего на улице. Мы прислушались, одна створка окна была открыта. Его загробный тон явно не сулил ничего хорошего: «Внимание. Последние новости. Внимание. Последние новости…»
По мне пробежал холодок: ничего приятного от таких сообщений я не ожидал. А дальше прозвучал рассказ о «похоронах Франции»: около Компьена на встрече Гитлера и генерала Хюнтцигера был подписан акт о капитуляции Французской республики перед Германией.
«…по условиям которого Франция обязуется…» — продолжал говорить ледяной голос из динамика, но я уже не слышал его — смотрел в окно: серый дом напротив, синий балкончик, закрытые ставни.
Первая мысль, мелькнувшая сквозь нахлынувшую апатию: «Как у нас во Франции… Франции? Теперь той Франции нет. Там маршируют немцы». Перевёл взгляд на мадам Марго. Она сочувствующе смотрела на меня. Наконец, произнесла:
— Мне очень жаль.
Почувствовал неловкость. Мне даже стало стыдно. За что? Ведь я ничего не сделал. Только был французом. Стыдиться, что я француз? Ведь мы — французы — мы сражались. Но интуитивно понимал… нет, ничего не понимал, и не хотел понимать. В моей голове начали кружиться взаимоисключающие мысли. Как мог, я постарался избавиться от них, сознавая, что они вернутся ко мне с удвоенной силой. Пусть, но это будет потом, не сейчас.
— Ничего. Этого следовало ожидать, — ответил я, как можно спокойнее, даже изобразил стоическую улыбку.
Мадам Марго нерешительно смотрела на меня, не зная, что сказать.
— Теперь Вы не сможете вернуться домой? — наконец, вымолвила она.
Что ей ответить? Ведь кто-то же вернулся домой под оккупацию («Кто-то? Да все, все вернулись!» — что-то взорвалось внутри меня). Хозяйка замолчала, очевидно, подумав, что вопрос был бестактен. Мне пришлось прийти ей на помощь. Пригубив ещё раз её ликёр, отломил кусочек хлеба и быстро проглотил его, придав обыденности нашему разговору.
— Мадам, мы будем сражаться. Если и не в Париже, то на Мальте точно, — уверенно произнёс я. «Не слишком ли пафосно заговорил? Верю ли я в это?» — мысленно спросил сам себя, и сам себе ответил: «Придётся поверить, ведь я не в оккупированном Нанте, а в сражающейся Ла-Валетте — значит, придётся сражаться. Выбора нет».
Вспомнив Папашу Гийома, почти повторил его слова:
— Бошей в Валетте не будет.
Мадам Марго, облегчённо вздохнув, снова заулыбалась («Поверила моим словам? Или просто волновалась за моё душевное состояние после известия о поражении моей страны?») и подлила ещё ликёр в стакан.
Однако я перешёл к основной цели своего визита — что-нибудь узнать о своей соседке Найдин. Что и сделал. Улыбка на лице хозяйки сразу потухла.
— Бедная девочка, — мадам Марго отвела глаза и замолчала. Я терпеливо ждал продолжения.
Она разглаживала салфетку перед собой, потом подняла на меня глаза. Встретив мой встревоженный взгляд, снова заговорила:
— Найдин попала под бомбёжку. Это случилось шесть дней назад…
— Она… — я не удержался и перебил мадам Марго, но хозяйка живо замотала головой.
— О, нет-нет! Это не то, что Вы подумали. Святая Дева Мария хранила её. Найдин была ранена. Её оперировали. Сейчас она лежит в госпитале, что на улице Сент-Катрин. В катакомбах под фортом оборудовали лазарет. Я навещала её там. Найдин держится молодцом, — старушка вздохнула и опять начала разглаживать салфетку на столе.