— Ну, что там, Малыш? — в его маленьких глазках блестело любопытство. Подвинулся, пропуская стармеха. Так, высунувшись из трюма, мы наблюдали за приближающейся смертью. Один из самолётов снизился.
— Святые! Торпедоносец! — воскликнул Папаша Гийом, он дёрнул меня за спасательный жилет. — Готовься, парень, прыгать. Шлюпки на корме. Хотя… — он замолчал.
И мы увидели, как от самолёта отделилось что-то тёмное: нетрудно было догадаться…
— Торпеда! Готовься… — воскликнул стармех, но не успел даже закончить, как «Бретань» неожиданно приняла правый борт. От резкого наклона мы скатились вниз. Джали, подняв голову, удивлённо смотрела на нас.
Папаша Гийом вскочил первым, отряхнулся («Действительно, любая соринка может быть заметна на старой промасленной робе», — ехидно заметил я) и подмигнул Джали:
— Береги рога, коза, а то молока твоего так и не попробуем.
Я уже снова лез вверх, но остановился, правда, не по своей воле: Папаша Гийом ухватил меня за штанину.
— Куда ты, парень? Стой, идиот!
Он с силой рванул меня вниз, и я снова скатился вниз. И вовремя! По палубе забарабанил дождь. Дождь? «Нет, это был особенный дождь — из свинца и стали», — мелькнула догадка. В отличии от молодого матроса, более опытный стармех быстро понял, что над нами могут пролететь истребители сопровождения. Металлические балки и палуба защитили нас от пуль. Мы застыли, пережидая пролёт самолётов — их было два. Через несколько секунд рёв самолётов как будто затих.
«Как там раненные и остальные члены экипажа?» — снова бросился к трапу.
— Куда ты, дьявол? — крикнул стармех, однако было поздно: я оказался под открытым люком. Кто мог предполагать, что третий истребитель отстанет от первых двух? Но он отстал, пролетев как раз надо мной. Барабанящие капли пробежали по палубе, потом, к моему удивлению, на мгновение прервались. Но на самом деле, они не прервались. Доля секунды — и прозвучал визжащий свист: пуля влетела в трюм. Искры брызнули от металла. Я почувствовал удар в грудную клетку. В глазах блеснула яркая вспышка, как мне показалось, проникнувшая в середину груди, резкая боль охватила всё тело, а потом темнота…
Но я родился в рубашке: вся моя жизнь — это цепь счастливых случайностей. В этом я убедился, когда очнулся — «Жив!» — и открыл глаза. Сразу почувствовал, что нахожусь в замкнутом пространстве. Мой взгляд должен был упереться в… потолок? Нет, это было только моё инстинктивное ожидание. Потолка не увидел. Вместо него надо мной висел сумрак, Очевидно, где-то рядом находился какой-то слабый источник света. Окружавшую меня темноту пронизывали едва заметные светлые полосы. Прислушался, но, очевидно, слух ещё не вернулся ко мне: в голове царила тишина. Моя попытка приподняться была пресечена резкой болью, в глазах потемнело, и я потерял сознание.
Через какое-то время снова очнулся. На этот раз у меня уже не было желания подняться: в памяти сохранился результат предыдущей попытки. Я просто лежал, привыкая к своему состоянию — состоянию живого человека. Во всём теле чувствовалась тупая боль, мне казалось, что при каждом вздохе я превращаюсь в кусок сплошной боли. Поняв это, попытался не делать резких вдохов, дышать не полной грудью. Кое-как приспособившись, почувствовал некоторое облегчение, мысли стали приходить в порядок. Вот только память. Я ничего не помнил, что произошло после того, как потерял сознание в трюме «Бретани». Копался в себе, пытаясь выудить хоть что-нибудь из смутных воспоминаний, — естественное человеческое желание. Тщетно. Память ничего не подсказывала.
Хотя что-то всё-таки промелькнуло: мне показалось, что я видел лицо Надэж, склонившееся надо мной. Бредовое видение! «Правда, в отключённом от внешнего мира мозге могут появляться любые видения, — объяснил сам себе, — а образ молодой парижанки прочно укоренился в моей голове, всплывая при любом удобном случае». Так я попытался отмахнуться от навязчивого воспоминания.
В голову начали проникать посторонние шумы (или мне так показалось?): чей-то шёпот, аккуратные шаги, тихий металлический звон. «Всё-таки слух возвращается», — подумал я и попытался немного повернуть голову в сторону, не отрывая её от подушки. Круговорот мыслей вернулся в отправную точку: «Где я нахожусь?» Хотелось рассмотреть окружающую обстановку. Возникли неприятные ассоциации: «Что-то похожее уже видел». Я адаптировался к сумраку: выдолбленные стены, далёкий свет, наверное, керосиновой лампы, рядом край тумбочки.