— Ага, — Лихарев покосился на Настю. Она, похоже, в смысл его междометий и отрывочных слов не вникала. Слишком сильны были впечатления от остального.
— Сажай машину на ближайшую полянку, и чтоб кусты вокруг погуще, тогда и поговорим…
Валентин так и сделал, благо это было нетрудно.
— Запросто. Таких здесь хоть пруд пруди.
Опять семантическая избыточность русского. При чём тут поляны и при чём пруд?
Об этом его спросила Анастасия. Оказалось, он ответил Левашову вслух, и она именно эту фразу целиком услышала.
— Ну, говорят так, — расслабившись и почти мгновенно начиная забывать о пережитом, тяжёлом с непривычки стрессе воздушного боя, ответил он. — «Хоть пруд пруди» — значит «неограниченно много». Почему так — спроси у Даля, Владимира Ивановича, шведа, составившего словарь «Живого великорусского языка» в 200 тысяч слов, плюс сорок тысяч пословиц и поговорок…
Легко очень стало на душе у Валентина, когда он с выключенным двигателем планировал к земле, зная, что всё плохое кончилось и умирать снова не пришлось. Отчего же и не порисоваться перед красавицей-девчонкой, которую он при других обстоятельствах охотно сделал бы своей любовницей.
Убедившись, что в радиусе нескольких километров некому заметить его приземление, Лихарев сбросил скорость до нуля и вертикально опустил флигер на жёсткую траву, пробивающуюся между выходящими на поверхность буграми и плитами жёлтого ракушечника. Откинул колпак фонаря. Поднялся на ноги и с трудом переступил через вырез борта. Не только лоб и волосы, вся спина под курткой была мокрой от пота.
Ватага девушек высадилась следом, с неприкрытым интересом, словно маленькие щенки или котята, впервые выпущенные на волю, возбуждённо осматриваясь, жадно втягивая незнакомые запахи…
Вольер, горный изолят, закрытое от мира учебное заведение — и вдруг абсолютная воля. Она ведь, воля, чувствуется, неизвестно каким органом, но безусловно. Стоило самому Лихареву попасть из сталинской Москвы тридцать восьмого в совершенно чужой две тысячи шестой год другой реальности, он осознал психологическую разницу в первые же минуты. Эгрегор, ноосфера и тому подобное…
Время суток здесь было совсем раннее, судя по положению солнца — часов около семи, учитывая, что попали они в начало осени. Часть кустов и деревьев оставались зелёными, большинство же сияли всеми оттенками жёлто-багряных тонов.
— Курсантки! — вновь ощутив себя командиром, а также и для поддержания порядка и конфиденциальности, возвысил голос Валентин. — Слушать мою команду. Оружие на изготовку. Выдвинуться радиально, с интервалом тридцать метров, по периметру поляны. Замаскироваться между деревьями. Ждать нападения со всех азимутов. Без команды огня не открывать. Исполнять. Анастасия — остаёшься при мне.
Минута — и девушки, прошедшие очень солидный «курс молодого бойца», растворились в окружающей местности. Довольные, радостные, готовые подтверждать и подтверждать вновь обретённый статус до последней капли крови.
«Везёт же, — подумал Валентин, вспоминая себя в их возрасте и положении, — главное — ни малейших сомнений в смысле существования… Сейчас бы и мне так…»
А вот Анастасия выглядела другой. Или Новиков перестарался, вводя в неё свою программу (о чём Лихарев, разумеется, знать не мог, разве только догадывался), или она исходно оказалась «дефектным экземпляром», как он сам, как Ирина Седова…
Девушка смотрела на старшего не так, как подобало бы. Без почтения и восхищения. Место «старшего» для неё раз и навсегда занял Андрей Дмитриевич. Доминантно.
Хотела, наверное, что-то спросить, держа, согласно приказу, автомат на ремне под правым локтем и сторожко поглядывая по сторонам. Но тут возникла в трёх шагах знакомая сиреневая рамка, сквозь неё вышел навстречу Левашов, одетый в лёгкий рабочий костюм, принятый волей Воронцова на «Валгалле» — синий хлопчатобумажный китель ещё дореволюционного образца, такие же брюки, мягкие туфли на нескользкой подошве. По привычке к «вольности дворянства» крючки воротника и даже верхняя пуговица расстёгнуты, приоткрывая ворот тельняшки. Моряк-то Олег был настоящий, лет пять бороздил моря и океаны, «шарик» три раза обошёл, не считая десятков более коротких рейсов.
— Привет, Валентин, привет, Настя, — широко улыбнулся он. — С возвращением вас…
— Откуда и куда? — спросил Лихарев.
— Не мальчик уже, сам всё понимать должен. Это Настя не в курсе наших игр, а ты — вполне. На КМВ вы благополучно возвернулись, в известный две тысячи шестой-дубль, откуда ты так опрометчиво отлучился.