— Двенадцать лет.
— А Теме уже четырнадцать?
— Скоро будет. Ждет не дождется. Готовится вступить в комсомол. Хочет поскорее сделаться взрослым.
— Взрослому легче. В детстве все переживается гораздо острее. Любая безделица. О мировых вопросах я уж и не говорю. Байрон, Лермонтов, Леопарди! [157] Мне казалось, что они писали специально ради меня, что лишь я, единственный, сумел постичь безмерную глубину людского страдания.
— А кто такой Леопарди?
— Как, вы не знаете Леопарди? Значит, вас никогда не мучила мировая скорбь. Очевидно, это удел мужчин.
— Причем болезненно переживающих свое раннее созревание.
— Это вы о великих?
— Нет, о таких, как вы, перескочивших на палубу с подножки трамвая.
— Запомнили, однако, — Люсин был благодарен ей даже за этот пустяк.
— Лучше сформулируем так: не забыла, — непринужденно парировала она. — Надеюсь, в мореходке основательно повыбили из вас байронизм?
— Совсем напротив — загнали вглубь.
— По крайней мере, вы научились драить медяшку, чистить картошку и мыть на кухне полы.
— В камбузе, — уточнил Люсин. — Не терзайте слух моряка, гражданочка.
— Вот таким вы мне нравитесь гораздо больше.
— Отныне я всегда буду только таким.
— Скоро надоест.
— Придется обучиться секрету вечной новизны. С кем вы предпочитаете иметь дело сегодня?
— Оставайтесь лучше самим собой. — Наташа видела, что внешняя непринужденность дается ему с немалым трудом. Ей и самой было куда как муторно. Намереваясь вежливо распрощаться и повернуть к дому, она тем не менее почему-то медлила, через силу поддерживая готовую увянуть беседу.
— Боюсь, что в качестве сыщика я покажусь вам уже совершенно неинтересным, — сказал Люсин. Его губы дрогнули в мимолетной, чуточку горькой улыбке. — Как жаль, что вы так скоро добрались до истинной сущности. На сем реквизит исчерпывается. Небогатый, приходится признать, реквизит…
— Зачем вы так? — Наташа ощутила себя слегка уязвленной, но тут же устыдилась и, доверительно приблизив лицо, спросила с участием: — Вам, наверное, очень трудно?
— Не то слово, — признался Владимир Константинович. — Нет ни малейшего намека на личность убийцы, хоть на какие-нибудь его приметы. Даже крохотной песчинки с места преступления, за которую можно было бы зацепиться! По всем статьям — абсолютный нуль. В таких условиях мне еще не приходилось начинать дело. Лавров ждать, увы, никак не приходится.
Стремясь поделиться тревогами и сомнениями, которые слишком долго носил в себе, Люсин ударился в воспоминания. Но едва он начал рассказывать о зверском убийстве одной старой актрисы, как что-то заставило его остановиться на полуслове. Не только то давнее дело, связанное с кражей бриллиантов и оставшееся нераскрытым не по его вине, но и нынешние терзания растворились в жарком, внезапно накатившем забытье. Ему словно было даровано ощутить невозвратимое очарование текущего мига. Не прошлое с его перепутанными воспоминаниями, не туманные и, как правило, несбыточные надежды на будущее, но лишь это неуловимое, вечно ускользающее мгновение обладало самодовлеющей ценностью.
Совершилось неподвластное времени преображение. Покинул свой пост и куда-то к чертовой матери запропастился стерегущий каждое слово внутренний страж. Если и не впервые в жизни, то впервые за много-много лет Люсин перестал видеть и слышать себя со стороны. Поле его зрения, только что обнимавшее чуть ли не весь противоположный берег — от утопающих во мгле колоколен Новодевичьего до ослепительных светильников стадиона, — сузилось почти до точки, а вернее всего, возвысясь над трехмерностью пространства, обрело какую-то иную, высшую геометрию.
— Наташа! — хотел он позвать, но губы не повиновались.
Аромат ее духов, тонкий и скрытный, властно перехватил дыхание. Темной влагой блеснули глаза и длинные уверенные губы ее в случайном озарении холодных ночных огней.
Как лунатик, он потянулся к подсвеченному хрупкой фосфорической голубизной, неузнаваемому лицу.
— Я думала, что ты никогда не решишься, — благодарно шепнула она.
Глава двадцать восьмая
ИЕЗУИТСКИЕ КОЗНИ
Авентира V
Причудливый путь избирают знамения.
На санкт-петербургском Монетном дворе отштамповали новую партию серебряных рублевиков. Дело, казалось бы, вполне обыденное. И в том, что император Павел Петрович, подражая великому деду, повелел расположить четыре вензельные литеры «П» в виде креста, тоже ничего, достойного удивления, не содержалось. Однако на размышления, притом самого серьезного толка, наводил реверс. «Не нам, не нам, а имени твоему», — недвусмысленно возвещала чеканка. Взяв тамплиерский девиз, молодой государь возлагал на себя роковое бремя. Его готические фантазии и ставшие повсеместной притчей во языцех романтические склонности грозили далеко завести издерганную произволом Россию, которой опостылели чужеземцы-временщики, въезжавшие в тронную залу на штыках гвардии [158].
Лучшие люди страны связывали с именем Павла надежды на просвещенное правление, всяческие реформы. Вместо этого начинался мрачнейшего свойства рыцарский балаган, маскарад, от которого изрядно попахивало католической контрреформацией. Все теперь выстраивалось в единую линию: вояж по Европе, совершенный под именем графа Норд, встречи с мартинистами [159], иллюминатами и прочими искателями чудес, беспокоившая еще покойницу Екатерину возня вольных каменщиков [160]. И каменщики, проникшие во дворец в обличье учителей, и их соперники иезуиты зорко следили за созреванием наследника, чьи прекраснодушные порывы к грядущему переустройству мира теперь, после якобинского террора, могли вызвать лишь грустную улыбку. И хотя впоследствии Павел с присущим ему шараханьем из крайности в крайность резко отшатнулся от секретных лож, вырастивших бунтовщиков и цареубийц, тяга к эзотеризму, к запредельной мечте, очевидно, осталась. Иначе никак нельзя было объяснить таинственное эхо, долетевшее из тьмы веков, — мелькнувшую в дворцовых зеркалах сумеречную тень тамплиерских забытых исканий.
157
Леопарди, Джакомо (1798—1837)—итальянский поэт-романтик. Известность приобрел благодаря своим поэтическим произведениям («К Италии», «Лирические стихотворения», «Ночная песнь»). Философские произведения Леопарди («Диалоги и мысли») проникнуты пессимизмом. Создатель философии «несчастья», на которое обречено человечество.
158
…Россию, которой опостылели чужеземцы-временщики, въезжавшие в тронную залу на штыках гвардии… — Имеется в виду эпоха дворцовых переворотов, последовавших после смерти Петра I в 1725 г. Начало им положила Екатерина I, утвердившаяся на престоле при поддержке гвардейских полков — Преображенского и Семеновского. После ее смерти и недолгого царствования Петра II власть перешла к Анне Иоанновне (1693—1740), период правления которой характеризовался засильем иностранцев и установлением режима жесточайших репрессий, получившего название «бироновщины». Фактически всю власть сосредоточили в своих руках всесильные немцы-временщики: Э. Бирон (1690— 1772), фаворит императрицы, получивший титул герцога Курляндского, А. И. Остерман (1686—1747), глава Кабинета министров, и X. А. Миних (1683—1767), генерал-фельдмаршал, президент Военной коллегии. Борьба между ними после смерти Анны Иоанновны привела к аресту и ссылке Бирона, а затем Миниха. Остерман был в свою очередь предан суду и сослан после нового дворцового переворота, совершенного при помощи гвардейцев Преображенского полка и приведшего к власти дочь Петра I Елизавету (1709—1761). Ее примеру последовала через двадцать с лишним лет Екатерина II (1729—1796), которая, опираясь на гвардейские полки, свергла с престола своего супруга Петра III. Годы правления Елизаветы Петровны и Екатерины II характеризовались ростом влияния фаворитов на государственные дела.
159
…встречи с мартинистами, иллюминатами… — Мартинисты — наименование одного из обществ русских масонов, основанного в 1780 г. и названного по имени теософа Сен-Мартена Луи Клода (1773 — 1803); иллюминаты — под этим именем известны четыре общества. По преимуществу же иллюминатами назывались члены общества, основанного в 1776 г. Адамом Вейсгауптом. Этот союз, по замыслу создателя, должен был бороться с суеверием и невежеством, распространяя просвещение и нравственность. Конечная цель его — замена христианства деизмом, равно как и монархического строя — республиканским.
160
…беспокоившая еще Екатерину возня «вольных каменщиков». — Вольные каменщики (или франкмасоны, от французского franc mason вольный каменщик) — участники религиозно-нравственного движения, возникшего в начале XVIII века в Англии и быстро распространившееся в других странах. Противопоставляя себя государственности и официальной церкви, масоны стремились создать тайную всемирную организацию. Наиболее достоверные данные о первых масонских ложах в России относятся к началу 1730-х гг. Масонство было широко" распространено в самых широких кругах русского общества. К левому крылу масонства были близки многие русские просветители, некоторые масонские ложи были связаны с ранними декабристскими организациями. К середине XIX века масонство перестает играть сколько-нибудь заметную роль в истории русского общественного движения.